Солнце полуночи
Шрифт:
Белла замялась.
В этот момент я увидел будущее отчетливее, чем когда-либо видела Элис.
Не важно, что сейчас ответит Белла на невысказанный вопрос Майка: рано или поздно она все равно скажет кому-нибудь «да». Она интересная, милая, и самцы человеческого рода это замечают. Удовлетворится она кем-нибудь из этой унылой толпы или дождется, когда покинет Форкс, – все равно настанет день, когда она скажет «да».
Я видел ее жизнь, как когда-то раньше, – колледж, работа… любовь, замужество. Видел ее под руку с отцом, в тонком белом платье, с разрумянившимся
Боль, которую я ощущал, представляя себе это будущее, напомнила мне агонию трансформации. Она поглотила меня.
И не только боль, но и неприкрытая ярость.
Это бешенство жаждало выплеснуться хоть как-нибудь. Несмотря на то что этот ничтожный, не заслуживающий внимания малый никак не мог быть тем, кому Белла скажет «да», меня так и подмывало размозжить ему череп кулаком, сорваться на нем вместо того, другого, кем бы он ни был.
Этот взрыв эмоций я не понимал – так в нем смешались боль и бешенство, желание и отчаяние. Ничего подобного я еще никогда не чувствовал и даже не мог подобрать ему названия.
– Майк, ты должен принять приглашение Джессики, – мягко произнесла Белла.
Все надежды Майка улетучились. В других обстоятельствах я бы возликовал, но теперь мне не дали потрясение и угрызения совести за то, что сделали со мной боль и ярость.
Элис оказалась права. Я на самом деле недостаточно силен.
В эту минуту она наверняка следила, как раскручиваются и свиваются линии будущего, вновь становясь запутанными. Теперь она довольна?
– Ты уже пригласила кого-то? – надувшись, спросил Майк. И метнул взгляд в меня, заподозрив впервые за много недель. Только тогда я заметил, что невольно выдал свой интерес, склонив голову в сторону Беллы.
Неистовая зависть в его мыслях – зависть к тому, кого эта девушка предпочла ему, – внезапно дала название моим чувствам.
Я был одержим ревностью.
– Нет, – ответила Белла с чуть заметной усмешкой в голосе, – на бал я вообще не пойду.
Сквозь все мои терзания проступило облегчение от этих ее слов. Было неправильно и даже опасно считать соперниками, интересующимися Беллой, Майка и других смертных, но мне пришлось признать, что именно соперниками они для меня и стали.
– Почему? – резко спросил Майк. Его тон, обращенный к ней, показался мне оскорбительным. Я чуть не зарычал.
– В ту субботу я еду в Сиэтл, – ответила она.
Любопытство теперь уже не казалось мне настолько порочным, как прежде, – теперь, когда я твердо решил разобраться во всем. Скоро я узнаю причины нового откровения.
Голос Майка стал неприятно вкрадчивым:
– А в другие выходные съездить нельзя?
– К сожалению, нет, – теперь Белла говорила отрывисто. – Так что не заставляй Джесс ждать, это невежливо.
Ее забота о чувствах Джессики раздула во мне пламя ревности. Эта поездка в Сиэтл явно была предлогом для отказа – неужели только из преданности подруге? Она и без того более чем альтруистична. Неужели на самом деле ей хотелось согласиться? Или оба предположения ошибочны? И она заинтересована в ком-то другом?
– Ага, верно, – промямлил Майк, настолько приунывший, что я почти пожалел его. Почти.
Он отвел взгляд от Беллы, чем помешал мне смотреть на нее сквозь его мысли.
Мириться с этим я не собирался.
И повернулся, чтобы посмотреть на нее сам – в первый раз за месяц с лишним. Позволив себе это, я испытал острое облегчение. И представил себе, что то же чувство вызвал бы лед, прижатый к горящему ожогу. Внезапное прекращение боли.
Ее глаза были закрыты, ладони прижаты к щекам. Она сутулилась, будто старалась защититься. И еле заметно покачивала головой, будто пыталась вытеснить из нее какие-то мысли.
Раздражала. Завораживала.
Голос мистера Баннера вывел ее из задумчивости, глаза медленно открылись. И она сразу уставилась на меня, наверное, почувствовав мой взгляд. Вгляделась мне в глаза с тем же растерянным выражением, которое так долго не давало мне покоя.
В ту секунду я не чувствовал ни раскаяния, ни вины, ни ярости. Я знал, что они еще вернутся, притом скоро, но в тот момент переживал странный, беспокойный душевный подъем. Будто одержал победу вместо того, чтобы проиграть.
Она не отводила взгляда, хотя я глазел на нее с неуместной пристальностью, тщетно пытаясь прочесть отголоски ее мыслей в этих прозрачных карих глазах. Но их переполняли не ответы, а вопросы.
Я видел отражение своих глаз, черных от жажды. В прошлый раз я выходил на охоту почти две недели назад: не самый подходящий день, чтобы позволить силе воли подвести меня. Но чернота, похоже, не отпугнула ее. Она все еще не отворачивалась, и на ее коже начал проступать нежный, катастрофически притягательный румянец.
«О чем ты думаешь сейчас?»
Я чуть не задал этот вопрос вслух, но в этот момент мистер Баннер назвал меня по фамилии. Я выудил верный ответ из его головы, коротко взглянув в его сторону и успев сделать быстрый вдох.
– Цикл Кребса.
Жажда опалила мне горло, напрягла мускулы, наполнила рот ядом, и я закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться, несмотря на вожделение к ее крови, бушующее во мне.
Чудовище окрепло, набралось сил и ликовало. Приветствовало двойное будущее, в котором ему представлялись шансы пятьдесят на пятьдесят – на то, к чему влекла его яростная алчность. Третье, неопределенное будущее, которое я пытался построить с помощью одной только силы воли, рухнуло – было погублено не чем-нибудь, а заурядной ревностью, – и теперь чудовище подступило еще ближе к своей цели.
Теперь меня сжигала не только жажда, но и вина с раскаянием, и если бы я мог вырабатывать слезы, сейчас мои глаза были бы полны ими.
Что же я натворил?
Зная, что битва уже проиграна, я не видел причин отказываться от желаемого. И я повернулся, чтобы снова посмотреть на эту девушку.
Она спряталась за завесой волос, но я разглядел, что ее щека ярко пылает.
Чудовищу это понравилось.
Она не ответила мне взглядом, но нервно затеребила пальцами прядь своих темных волос. Тонкие пальцы, узкое запястье – такие ломкие, непрочные, кажется, способные сломаться от одного моего дыхания.