Солнце Солнц
Шрифт:
Некоторых, хотя это было опасно, неудержимо тянуло к иллюминаторам. К их числу принадлежал и Хайден. Заняться на корабле ему было нечем, потому что без кислорода байки бесполезны. Обри все время пропадала в каюте с адмиралом и картографом. Единственное полезное, что он мог сделать, это помочь определить местонахождение корабля.
Конечно, он слышал о саргассах. Они появляются на месте чрезмерно разросшегося и сгоревшего леса. Обычно саргассы живут недолго. Проходящий через пепелище воздух выгоняет дым. Плот из обугленных ветвей разваливается или разбирается, и все приходит в норму. Страшно представить,
По сохранившимся остаткам можно было предположить, что Лист Хора был царством огромных рельефных пузырей, состоявших из меньших пузырей, фрактального дворца с живыми стенами. Воображение рисовало головокружительные перспективы. Палаты шириной в мили и арки имели стены из зданий — жилые дома служили кирпичами, башни — опорами, город — строительным материалом. Истинные масштабы представить невозможно, и это, наверно, к лучшему — иначе ощущение грандиозности утраты и цены потери было бы невыносимым.
Порой казалось, что «Ладья» перешла на какой-то другой уровень существования. Дом, друзья, обычные заботы — исчезли. Остались лишь дыхание насосов и приглушенный рокот двигателей. Между рабочими станциями бродили неясные фигуры с наполовину освещенными лицами. И, возможно, именно эта атмосфера потусторонности повлияла на то, что команда «Мучителя» утратила бдительность.
Хайден не заметил саму ракету. «Мучитель» находился вне зоны видимости, по другую сторону от «Ладьи». Но он увидел вдалеке ряд окон, загорающихся одно за другим, справа налево, огненно-красным, а затем охапку мертвых ветвей, словно брошенную кем-то в сполох белого света.
Гром ударил через несколько секунд.
Иллюзию мира и спокойствия раскололи крики, сигнальные рожки и лихорадочная суета. Иллюминатор вдруг отодвинулся от Хайдена — это «Ладья» начала переворачиваться.
— Погасить ходовые огни! — заорал боцман. — Выключить прожекторы!
— Что мы делаем? — требовательно спросил парень с «Невидимой Руки». — А кто будет драться?
Боцман покачал головой.
— Приказ адмирала. Другие отвлекут их, пока мы сбегаем за кладом. Не волнуйтесь. У него все спланировано.
— Он играет нашими жизнями, — пробормотал кто-то.
— Здесь и сейчас, — ответил боцман, — убивает осторожность.
Грохотало еще долго, но сполохи боя быстро растворились в темноте, а потом корабль снова обступила безжалостная тишина Л иста Хора, только теперь стало — если такое возможно — еще хуже, потому что «Ладья» едва двигалась.
Штурман и рулевой сидели, прижавшись носами к иллюминаторам и всматриваясь в темноту. Их ошибки отмечали отдельные удары по корпусу и сухой треск ломающихся веток. Когда это случалось, судно вздрагивало и замедляло ход, а аварийная бригада носилась в поисках лопнувших швов, трещин или пробоин — всего того, что могло бы впустить ядовитое соединение, заменявшее здесь воздух. Прошло целых два часа, прежде чем адмирал разрешил зажечь фары.
К тому времени Хайден уже не сомневался, что они заблудились.
У Чейсона Фаннинга возникло неприятное ощущение, что он слишком давно и слишком хорошо знаком с затылком Гридда. Старик приклеился глазом к перископу и не шевелился уже десять минут — Чейсон подозревал, что картограф заснул.
Да, он прятался здесь. Это надо признать. Он просто не выдержал бы сейчас на мостике. Натянутые нервы лопнули бы от напряжения. В конце концов вся миссия — и, возможно, будущее самого Слипстрима — зависела от событий завтрашнего дня. Нет, дело было не в опасности и не в страхе. Он уже провел несколько боев, чтобы добраться сюда, и ни один не подействовал на него так, как это бесконечное ожидание. Покоя не давала перспектива оказаться в дураках. Никакого пиратского сокровища по всей вероятности не было; сама фраза звучала оксюмороном, поскольку пираты, как всем известно, были изгоями, беднейшими из бедных.
Если бы оказалось, что он обманул доверие своих людей, соблазнив их пролететь полмира ради того, чего никогда не существовало, то Чейсон охотно вышел бы из ангара «Ладьи» без газового шлема, и Лист Хора стал бы его могилой. Или предоставил бы обманутым и соблазненным решать его судьбу. В данный момент оба варианта были одинаково хороши.
— Есть! — ожил в конце концов Гридд. Больше он не сказал ничего, пока Чейсон не положил руку на его плечо.
— Что? Что вы видите?
— Город, — прошептал старик. — Мертвый. Как забытая легенда. Отсюда начинается карта вашей жены. Отсюда я могу найти путь.
Чейсон подошел к иллюминатору. Там, за стеклом, в течение многих часов, пока «Ладья» искала ориентиры в центральной полости Листа Хора, была лишь бесконечная, безжалостная чернота. Когда-то это пространство освещал и два солнца, но теперь оно сжалось до пятнадцати миль в поперечине. Города, фермы и дворцы парили в мерцающем воздухе. Постоянно стелющийся дым поглощал любой попадающий сюда свет.
Он нетерпеливо подался к переговорной трубе.
— Мне нужны осветительные ракеты во всех шести направлениях. Вакуумные, белые. — В ожидании исполнения приказа он стоял у иллюминатора, нетерпеливо постукивая пальцами по стеклу. И вот огни вспыхнули.
Из замороженных клубов дыма и убитого воздуха проступало призрачное видение: белый, как кость, город с арками и изгибами, впечатанный в тени совершенной черноты.
Это был Карлинт, некогда второй по величине город Листа Хора. Рассматривая его, Чейсон понял, что видит перед собой одно из легендарных архитектурных чудес княжеств Кандеса.
Шесть городских колес окружали седьмое, как лепестки цветка. Обода их касались друг друга, а за ними, намекая на некое соединение, виднелись сложные монтажные леса.
Когда они поворачивались, то поворачивались синхронно. Сойдя с одного колеса, можно было ступить на обод другого — и никаких канатных дорог.
Каждое городское колесо было в два раза больше любого колеса Раша. Их заполняли особняки и минареты, а в окружающей темноте еще висели невесомые здания. Но все это выглядело нереальным, как детская игрушка из кости, потому что в этой стене отсутствовал цвет. Все было одинаково белое, безжизненное.
— Это пепел, сэр, — прошипел Гридд, глядя в свой перископ. — Совсем мелкий. Мельче дыма. Похож на краску, когда садится. Здесь им все покрыто.