Солнце Солнц
Шрифт:
Саван, подумал Чейсон.
— Но путь я вижу, — продолжал картограф, держа в руке длинную, похожую на ветвь карту, которую Венера взяла на туристической станции. — Я могу вывести нас отсюда.
Узел в животе Чейсона начал ослабевать. «Ладья» тихо скользила мимо давно остановившихся городских колес. Ракеты стали уже гаснуть, когда Чейсон заметил бесцветные пятна на неподвижных структурах — места, откуда что-то сняли, где взломали двери и выбили окна. Кто-то приходил сюда, чтобы обобрать мертвый город, но кто бы это ни был, он не задерживался здесь долго.
Кто спугнул мародеров? Призраки? Заблудившиеся в темноте звуки? Едва уловимое движение на улицах, когда-то заполненных людьми? Или всего лишь тишина, беспощадная и гнетущая, заставившая чужаков говорить шепотом, а потом и вовсе замолчать и убраться восвояси, оставив мечты разбогатеть на чужой смерти? Не тишина ли посеяла в их душах смятение и тревогу, вынудив бежать, чтобы уже никогда не вернуться в Лист Хора?
Карлинт покоился на выступе кроны длиной в четыре мили. Когда луч «Ладьи» задел эти выбеленные заросли, стало ясно, что пожар не достиг города. Возможно, приложив героические усилия, жители Карлинта погасили огонь; если так, то они всего лишь отложили исполнение приговора, потому что воздух, смешанный с пеплом и дымом, вторгался сюда со всех направлений, просачиваясь под дверями и сквозь трещины, пока, в конечном счете, все не задохнулись. При желании он мог бы вообразить иллюстрации к этой трагической сцене, представленные в спальнях и дворцах по всему городу.
Несгоревший лес был изысканной фарфоровой игрушкой с массой интересных деталей; но Чейсон устал и с радостью предоставил дальнейшее заботам Гридда. Адмирал удалился в свою крошечную каюту, где обнаружил Венеру, растянувшуюся по диагонали через кровать и мирно посапывающую. Когда он попытался подвинуть ее, она проснулась, улыбнулась и притянула его к себе. Ласки были страстными и бурными; все слова, что стояли между ними в течение дня, стерлись в эти мгновения безвозвратно. Они подтвердили преданность друг другу через нежность и поцелуи и ничего не сказали.
Когда он проснулся, время, казалось, остановилось. Венера спала. По крайней мере он предположил, что она спит, и на всякий случай проверил ее пульс. Когда вокруг ядовитые газы, лишняя проверка не помешает.
В штурманской стояла вонь от невымытого тела. Гридд выглядел смертельно больным, но оставался на посту.
— Почти готово, — прохрипел он. Его правая рука сжимала конец переговорной трубы, а он сам то склонялся над картой, то приникал к перископу. Его глаза, когда Чейсон заглянул в них, были пусты, если не считать пылающего в них огня.
— Карта работает? — Чейсон не мог скрыть удивления.
Гридд ответил дребезжащим смехом — словно вода протекла по старым трубам.
— Поднимись на мостик, мальчишка. Осталось не больше получаса.
Чейсон усмехнулся. Он и впрямь чувствовал себя мальчишкой, ответственным только перед самим собой и никем больше. И еще он проголодался — надо бы сказать, чтобы принесли еды на мостик. Он едва сдержался, чтобы не рассмеяться вслух. Работает!
По пути из штурманской он остановился, чтобы выглянуть из иллюминатора, и у него перехватило дыхание.
Краски вернулись в мир за стенами «Ладьи».
Здесь лес не сгорел. Деревья умерли медленно, задохнулись в темноте. Возможно, одно из маленьких солнц еще продолжало гореть какое-то время после пожара, потому что «Ладья» как будто плыла в реке из шуршащих и кружащих осенних листьев. Они пылали багрянцем, сияли золотом, удивляли нежными оттенками золотисто-коричневого. Потревоженные, они вскидывались с шуршанием, кружились торопливо в вихре и опадали. Туннель из листвы, по которому шел корабль, вспыхивал в свете прожектора пестрыми пятнами, которые тут же гасли, как только луч уходил дальше.
Захватывающее зрелище; но ему развлекаться было некогда.
Приведя себя в порядок и придав лицу выражение непоколебимой уверенности, Чейсон взошел на мостик. Офицеры вытаращили глаза, проснулись и лишь потом щелкнули каблуками.
— Всем по местам, — сказал он, пристегиваясь к капитанскому креслу. — Разведкоманде приготовиться к выходу. — Он подумал, что надо бы послать кого-нибудь, разбудить жену, однако незнакомое, но приятное чувство мести остановило его. Пусть проспит — поделом ей.
Некоторое время он раздавал приказы, но в конце концов не смог удержаться, чтобы не подойти к иллюминатору. И стал одним из первых, кто увидел это. Они обогнули край леса, блокировавший осенний туннель, и им открылось легендарное сокровище Анетина.
Глава восемнадцатая
Древний корабль висел в центре огромной, футов шестьсот в диаметре, пещеры из листьев. В танцующем свете фонарей, которыми вооружились разведчики в красных костюмах, мелькали веревки, на которых старый корсар висел, как муха в сети паука.
— Как долго, — проворчала Венера. — Из-за чего задержка?
Положив руку на плечо жены, адмирал выглянул в иллюминатор.
— Они проверяют, нет ли ловушек, дорогая. По моему приказу.
— А потом пойдем мы?
— Пойду я. За сундучком.
— Мы. Экспедиция была моей идеей. И о сундучке узнала я. Ты не имеешь права…
Он вздохнул.
— Ты когда-либо надевала защитный костюм? — А ты?
Одна из фигурок как-то странно замахала фонариком. Другие столпились у темного проема в борту судна. Корабль был меньше «Ладьи» и незатейлив с виду, но его силуэт отличался простотой и четкостью линий, что заметила даже Венера.
— Что он делает?
— Дает знак, что все чисто. Очевидно, Анетин решил, что в саргассах дополнительные ловушки не нужны. — Фигурки разведчиков одна за другой исчезали в темном отверстии. Пробежавшие по корпусу лучи обнаружили иллюминаторы, скрытые в тени у изгиба судна.
— Оно там, — уверенно заявила Венера. Либо так, либо ей придется искать новый дом. Раш вряд ли будет подходящим местом для жизни, если им завладеет Формация Фалкон.
Венера попыталась убедить себя, что дело лишь в этом — комфортно или некомфортно, — но воображение упрямо рисовало картины другой жизни, жизни при отцовском дворе с опальным изгнанником-мужем. Они съедят его живьем, эти злословящие придворные, эти дамы с начерненными веками и отравленными заколками в волосах, эти мужчины с глазами-буравчиками и кинжалом за поясом. Он стал бы объектом их злобных шуточек и насмешек, и никто не стал бы на его защиту.