Солнце светит не всегда
Шрифт:
– Да, все нормально, - убеждает обоих Камилла, затем шепчет какое-то заклинание и резко - Ян даже зажмуривает глаза - рубит воздух прямо у него перед носом. И в этот же момент ему становится намного легче, пусть слабость еще и не покинула тело.
– Вот и все. Так что не переживайте. Всего доброго, хороших снов, а ты таких экспериментов больше не повторяй, - улыбается Камилла, подмигивая Яну, и исчезает.
После этого ослабевший, но уже явно оставшийся вне опасности Ян кочует из папиных рук в мамины, и теперь уже она сидит с ним, теперь она уже говорит: лихорадочно, долго, а Ян пытается вставить хоть что-нибудь, чтобы ее успокоить, потому
И в то же время он успокаивается сам, потому что мамины объятия словно обладают исцеляющей силой, ее теплые руки, которые тихонько гладят его по волосам, можно положить голову ей на плечо, прикрыть глаза и улыбнуться, слушая, как сильно она за него волновалась.
Ян заверяет маму, что больше так делать не будет, что очень-очень сильно ее любит и она может спать спокойно. Мама еще что-то долго говорит, а потом целует его в лоб и желает спокойной ночи. И только потом выходит из комнаты.
Но сразу так успокоиться Ян не может, потому что теперь, когда все страсти улеглись, его просто распирает от желания поделиться… Впрочем, папа уже понимающе присел на краешек кровати, посмотрел на Яна и кивнул, качая головой.
– Ну рассказывай, родной мой. Как ты вообще это зелье нашел и как сварил.
И Ян сияет. Потому что знает, что оно очень сложное, да, его могут варить любые люди, не получавшие специальное образование зельеваров, а обладающие только базовыми навыками. Потому что видел, как приподнимались брови папы, когда он упомянул, что именно приготовил. И Ян рассказывает. Потому что на самом деле это самое важное, чем ему хочется поделиться. Что рассказать.
Его глаза загораются, он подробно комментирует процесс, и папа даже задает вопросы, чем больше он спрашивает, тем сильнее распаляется Ян. И замолкает только тогда, когда власть выговаривается. А затем выжидающе уставляется на папу.
Потому что Яну очень важно, как все это оценит именно он.
– Ты молодец, - ни интонации, ни взгляд не лгут, а уж то, что папа улыбается, говорит красноречивее любых слов.
– И я тобой очень горжусь, - Ян чувствует, что внутри что-то очень сильно взлетает вверх.
– Сварить что-то подобное в твоем возрасте, без специального образования. Боюсь, даже не все студенты старших курсов моего университета могли бы осилить подобное. Но, золотой мой. Я тебя очень прошу, давай ты больше не будешь устраивать таких экспериментов.
– Пап, мне хватило, я больше туда ни на ногой, - заверяет его Ян.
– За это я тебя и люблю. А теперь ложись спать.
– Это точно, хотя перед школой уже вряд ли успею выспаться.
– Нет, родной, завтра ты никуда не пойдешь, - качает головой Велигд, - и в ближайшие пару дней никуда мы тебя не выпустим. Спокойной ночи, хороший мой, - он чуть приобнимает Яна, и тот прижимается к папе, теперь уже совершенно ничего не боясь, так как опасность полностью миновала. Они сидят так совсем немного, а потом папа уходит, выключая свет, и Ян остается один, но на душе у него хорошо и спокойно, потому что в очередной раз он убеждается, что у него самые лучшие родители. И он бы не хотел никаких других.
***
Велигд Лайтмер. Талантливый зельевар, угробивший себя на учительском поприще - месте, которое ему совершенно не подходит.
Впервые она увидела его на одной из конференций. Он выступал с докладом, сущий теоретик, но ей понравилось, как уверенно он держался. Вещал, словно невозмутимая статуя, без дрожи в голосе. Вряд ли он сам по себе такой каменный истукан.
Очень и очень вряд ли.
Но он привлек ее, и она захотела узнать о нем больше. Навести справки оказалось не так уж и сложно. Особенно, когда ты - Серверджина Миледжина Рафстер, наследница рода Рафстер, заноза эраклионской знати и ее больное место. К сожалению, со слишком хорошо укрепившимися позициями. Рафстеры пустили свои корни так глубоко, что теперь их не вырвать с этой сгибающейся под тяжестью драгоценных камней планеты.
Эраклион сверкает, Эраклион подобен люстре, висящей в главном дворцовом зале, в котором закатывают пышные балы, не жалея государственной казны. Люстра - особое произведение искусства, на нее пошли лучшие алмазы из рудников, принадлежавших самым отъявленным богачам - кривому зеркалу этой планеты. Ограненные легендарными мастерами, переливающиеся в затейливой игре света, гроздями свисающие с потолка и звенящие в великолепных громадных цепях… Их слишком много, этой помпезности, этого блеска, и Серверджина с нетерпением ждет того дня, когда эта люстра просто упадет вниз под собственной тяжестью - символом алчности и загребущих рук.
Король Эрендор, все ли ты смог взять, до чего смогли дотянуться руки? Сколько ты торговался, чтобы заполучить в свои руки лучшую невестку волшебного измерения? Чего тебе стоило заполучить Аватару и ее преданность своей планете, ведь теперь она блюдет твои интересы, не так ли? Доволен ли ты, успокоился? Или тебе все мало?
Но все же Велигд Лайтмер. Она чувствовала в нем силу. Интерес, с которым он бросался в свои изыскания. Он был одним из тех, кто действительно жил своим делом, если бы мог, женился бы на всех научных талмудах, которые прочитал. Он мог часами скрупулезно изучать взаимодействие двух ингредиентов, чтобы подробнейшим образом расписать все побочные эффекты, все реакции и не упустить абсолютно ничего. Он был абсолютно двинутым.
И тем редким случаем, когда его двинутость, там, на сцене, не смотрелась смешно и нелепо. Они все, почти все, эти ученые, у кого вся жизнь сосредоточилась в лабораториях и библиотеках, ученые, мимо которых стремительно проносилась жизнь и которые были просто никем (серой посредственностью) без своего ухода в науку… Они все вдохновленно что-то вещали, а когда замечали, что никому нет дела до их открытий кроме них самих, тушевались и выглядели не так бодро. Она всегда провожала таких презрительным взглядом. Велигда Лайтмера могли и не слушать - он держался так, словно ему нет до этого никакого дела. Словно ему без разницы, какая перед ним аудитория: величайшие зельевары, первый курс фей или просто пустые кресла. Велигд Лайтмер рассказывал в зал и одновременно для себя.
И рассказывал стоящие вещи - возможно, порой слишком сильно углублялся в теорию, но не нес совершенно не нужную никому, кроме него самого, чушь. Сидя в первых рядах, Серверджина внимательно слушала и могла оценить все, что он говорит, с практической точки зрения. Да Дракон, она просто могла оценить это, в отличие от его девушки, Анастейши Ирантарёк, которая зелья разве что в школьной программе видела и наверняка не понимала, для чего вообще они изучали их.
Велигд Лайтмер. Дотошный зельевар-теоретик с практичным подходом к жизни, любящий свой предмет, говорящий действительно толковые вещи и… Страдающий от собственной неполноценности.