Солнце в кармане
Шрифт:
Зрители, полуголые девочки и мальчики разлеглись в зале на огромном, то ли воздушном то ли водяном матрасе от стенки до стенки. На нем стояли подносы на ножках, уставленные разнокалиберными фужерами, бокалами, рюмками, наполненными разноцветными жидкостями. Публика аплодировала в такт. Кордебалет вскидывал ноги, взбивая балетные многослойные юбки. У бабищи на сцене из декольте выпрыгивали груди. Эндрю в замусоленной, мокрой от пота майке натянутой поверх юбки из "Лебединого Озера", был без трусов. И вскидывая вместе с партнерами свои ножищи, сверкал мужскими причиндалами. Он был счастлив.
Боров веселится! Мелькнула приговором фраза исполненная местью: " он у меня узнает! Он у меня получит! И по службе и вне, — на орехи и по орехам!", — клокотало в Питере.
Тут "боров", отойдя на два шага от кордебалета разогнавшись, прыгнул в зал. Возлежащая публика раскатилась в стороны от предположительного места падения, грозящего смертью. Его плюх на матрас вызвал череду широких волн.
Зрителей заколыхало между подносов с выпивкой. Саксофонист с ди джеем переглянувшись, стащили с себя футболки и заорав, разбежались и тоже рухнули на матрас. Но не так удачно. Кого-то подмяли. Но будучи не столько крупными как Эндрю — без летальных последствий. Но добавили визгу, криков и хохота.
Девчонки отринувшие было от поправшего собой матрас ирландца, опомнились и затопили его собой. Весь шквал перешел в безудержный трах. Трах постепенно рассосался на группки, меж которых метались некоторые не пристроенные тела.
Весь этот стон, шарканье и возню сопровождал джаз с безумным фортепиано, мешаясь с редкими выкриками укушенных и перевозбужденных.
Вдруг посредине матраса вздыбился и встал на коленях Эндрю. Воздев ладонями вверх расставленные руки, откинув голову, уходя в ритм совокупления, кого-то копошащегося внизу.
Его лицо сияло умиротворенной улыбкой. Он был чист. Казалось его лицо излучало свет. В окружении женских и мальчиковых бесполых телес, в колыхании разврата, его покачивающаяся фигура блестела радостным металлом свежего медного литья. И вот он с криком оргазма опрокинулся на спину. По нему тут же зазмеились тела, будто пожирая его труп. Жадно слизывая, схватывая с него остатки страсти и экстаза.
Питера сковало чувство близкое к религиозному. Казалось, темный свод в голове пошел трещинами и сейчас лопнет. И рухнет на него Свет, неся озарение всех постылых вопросов.
Но не случилось. Всеобщий трах утих. Амплитуды тел уменьшились, постепенно сойдя на нет. Расползлись тела. Кто походу что-то натягивая на плечи, что-то на ноги. А кто-то просто откатывался в сторону и замирал. Эндрю поднял спину и уселся на икры своих поджатых ног. Опрокинул в себя поочередно несколько фужеров с питьем. И громко, в голос, выдохнул.
— Братья и сестры мои меньшие сползайтесь до отца своего. Кто сегодня вас ебет и кормит. Кто вы здесь? Проститутки и просто алчащие греха. Не стесняйтесь в этом признаться. Не прячьтесь за силу бумажек с водяными знаками и разноязыкими надписями. За нищету вашу и беспросветность к греху принуждающей. Слушайте меня сегодня!
Не врите себе. Мы все твари алчные. Мы все истекаем слюной похоти и клацаем зубами в след неотодранной нами сексопильной крале. Мы врем своим женам, мы врем своим детям, что ни чего нет. И все естественно, и нет желаний. Мы врем себе, что пизды все одинаковы и не хрен их примеривать. Что женские тела одинаковы в принципе, если прикрыть лицо газеткой. Все это трусливая ложь!
Член обтяните резиной, а на руки оденьте перчатки, на нос прищепку. Всех баб прогоните через одного пластического хирурга. Все равно все будут разными. Пусть это не почувствуешь ни чем. Но разные. А вы, дуры, все лезете к хирургам и подтачиваете себя под какие-то стандарты. Сучки вы безголовые! Хуй вам тогда деревянный — пластмассовый, а не мой хуй. Я лучше педиков буду трахать. — и с этими словами Бордельный Миссия махнул рукой транссексуалу в сторонке, — иди сюда! Иди, давай возбуждай моего усталого дружка, губками давай!
Бабы! Как я вас ненавижу! Как я вас сук проклятых продажных ненавижу! Чё испугалась? Не вас, проституток честных!
Милая ты моя, дай поцелую. Хочешь, в губки. Хочешь, в грудку. Я говорю о тех, что есть на улицах, есть по офисам. Которые по кампаниям, по банкротствам, по "трупам" коллег все выше и выше — лезут и лезут. Улыбаются в лицо и тут же строчат доносы.
Все продажно, а говорят любовь. Я лучше за любовь заплачу, и мне не будут врать. Правда, кисонька? Иди суда к папочке на плечико. Приляг, — вот!
Но среди вас тоже есть твари. Гоните их, гнобите, а лучше обирайте до последнего цента. Я о тех, что стонут, жалобятся. Мать — блядь, отец — алкоголик, братья наркоманы. Все её с детства ебли и дружкам продавали!
Спору нет, есть всякое в мире подлунном. Я, потомственный полицейский и работал в таких районах, куда из приличных людей только я и мой предок с дядьями зайти могли. Там было всё — от каннибализма до инцеста. Торговля шла всем и вся! Но я пристрелю сразу без раздумий любого, который скажет, что делал все это с голодухи!
Питер, подглядывая за другом через скрытую камеру, не мог понять, что он видит и, главное, что слышит. Его охватывали чувства, то стыда, то грусти, то жалости. А то и не понятной зависти.
— Нет в нашем сегодняшнем мире необходимости Гадить! Нет!
Я не был в Африке, я не был В Азии, я не был в России. Не знаю, что такое тирания и тоталитаризм. Может там заставляют делать гадости. Поджаривать и пожирать детей, приговаривая особые молитвы между проглоченными кусками. Или срать на стол и коллективно поедать ложками говно. Трахать своих дочерей и сыновей. Сношаться с матерями. Воровать всё и у всех. И продавать всё и всем.
Может быть, там так и есть. Один Бесконечный Голод внизу и Безжалостные Изверги наверху. Нелюди, принуждающие к самоистязанию грехами, лишь ради насыщения чувства собственной Власти. Но такое и таких я видел не там, а здесь. У нас, в Америке. И такое точно есть здесь в Европе. В том, что мы называем цивилизованным обществом!
Так вот, всякую тварь, утверждающую — в Амстердаме ли, Париже ли, Нью-Йорке — что у нее не было выхода, вот и стала она такой "неправильной", надо закатывать в тюрягу до скончания дней. В свободном мире им не хуй делать!