Шрифт:
Глава 1. Женский день
– Никакой это не корпоратив, Марго. Скукота! Кому вообще пришло в голову обозвать эти посиделки – корпоративом?! Да всё я понимаю: у нас не корпорация, и джеймсы бонды по коридорам не ходят, и вообще… но не может же быть до такой степени скучно! – Эля говорила по телефону, рассеянно вертя в руках букетик из трёх зелёных тюльпанов, потом решительно оставила его в вазе на столе и вышла, закрыв за собой дверь ключом. – При «совке» и то веселее было, всякие «огоньки» устраивали, люди ждали, готовились, мужики в бабулек переодевались, женщины салаты резали, потом – танцы! Этих праздников по полгода ждали, потом ещё полгода вспоминали! Мне кажется, весь поздний Союз на этих праздниках и держался, а на чём ещё?
– О, кстати, Лен, а ты не хочешь завтра с нами на танцы пойти? – вдруг вспомнила Марго цель своего звонка подруге.
– На какие танцы? – устало спросила Эля.
По настоящему, по документам, Эля была Леной, но с детства её мало кто так звал, намного чаще – Элькой. Просто папа говорил, что в детстве она была шустрая и непоседливая, как электрон, а папа был физиком и кое-что знал об электронах. С его лёгкой руки и пошло – Эля, Элька. Она и правда быстро ходила, почти бегала, когда забывала прикидываться «леди», как учила мама. Одна коллега ей так и сказала: «Такое впечатление, что вы, Елена Борисовна, оставили коня за углом, а после работы снова на него вскочите и – только в путь!».
– Мы с девчонками с работы собрались завтра на танцы, ну знаешь, такие вечера «Кому за тридцать». Но ты не думай, там много молодых! Мы уже ходили. Так весело! Давай! Встречаемся завтра на выходе из метро Нарвская, часов в восемь, я позвоню.
– Ну не знаю. А как одеваться?
– А чего не знаешь то? Сама же говоришь – «скучища, хочу праздника», а теперь – в кусты, вот ты всегда так. Одевайся, как хочешь. Там в чём только не приходят! В общем, жду тебя. Пока! – Маргоша повесила трубку.
Эля не ожидала, что веселье так быстро её найдёт. Она ещё не понимала, соберётся ли участвовать в этой авантюре, но повеселела, теперь от жизни можно было ожидать хоть чего-то.
На следующий день был выходной. Эля выспалась и прямо с утра принялась искать в шкафу что-нибудь подходящее. Наряд автоматически подбирался к туфлям на высоком каблуке. Стиля в одежде у неё не было, но каблуки – стойко ассоциировались с праздником, с лучшими моментами жизни, поэтому хотя бы от вопроса «что обуть», эта женщина была свободна. По сути, почти вся её обувь, включая резиновые сапоги, имела возвышение в области пятки. «Взять, например, кроссовки… это же скука смертная», – рассуждала Эля. Она просто не понимала, как можно наслаждаться жизнью, ходя по улице в каких-то зашнурованных мягких тапках, шныряя между прохожими, как гриб под деревьями! «Что? Грибы не шныряют? А когда отвернётесь? Ну откуда вы знаете?!».
В дверь заглянул полусонный подросток:
– Ты чего гремишь с утра?
– С какого «утра»?! Уже десять! Любишь ты дрыхнуть до обеда, – улыбаясь, сказала Эля, с нежностью посмотрев на своего взъерошенного отпрыска, – сейчас кашу приготовлю, подожди.
Она бросила возиться с тряпками, решив, что прекрасно смотрится в кожаной юбке чуть выше колена, что для танцев районного масштаба – более чем сойдёт. Эля пошла на кухню, готовить завтрак.
– Миш, ну как там с контрольной то?
– С какой?
– Ты говорил, что писали контрольную по химии. Принеси вообще дневник, заодно и подпишу.
Михаилу было четырнадцать, он не любил школу и учился плохо. Эля считала, что это нормально – не любить школу, потому что она её тоже не любила в своё время, и когда закончила, наконец, выдохнула с облегчением. Эля считала себя хорошей мамой, потому что переживала за сына, ей казалось, что это основной признак настоящей матери. Периодически устраивала его в разные кружки и секции, в надежде, что увлечение захватит, и, как показывали фильмы её юности, это решит разом все его проблемы. Но он бросал все занятия почти сразу, под разными предлогами.
Миша нехотя поплёлся в комнату и, вернувшись, молча протянул маме дневник её ночных кошмаров. Полистав сероватые страницы, Эля обнаружила ещё два крика души педагогов, вписанных красным на развороте этой недели: «Не сделал д/з! Спит на уроке!». Она вздохнула и сразу погрустнела. Каждый раз Эля надеялась, что разговор с сыном «по душам» даст результат и каким-то чудом в дневнике перестанут появляться эти пугающие слова. Других способов воспитания она не знала, поэтому вернулась к прежнему, в сотый раз проговаривая свои мысли и опасения:
– Миш. Мы, же говорили об этом. Ты уже не маленький, скоро у вас начнутся все эти ЕГЭ, как ты собираешься сдавать? Если сейчас запустишь, то потом будет очень трудно исправить положение. На репетиторов у меня денег нет… А ты не хочешь даже домашнее задание делать!
Сын уже доел кашу и слушал молча, потупившись.
– Объясни мне что значит «спал»? Почему в школе надо спать? Как вообще так можно?
– Я не знаю…
Этот разговор повторялся примерно раз в неделю, но привыкнуть к нему или хотя бы что-то изменить в устоявшемся ритуале Эле не удавалось. С чего она взяла, что на этот раз он ответит по-другому или сделает вывод вести себя иначе – было непонятно. Но мама Эля, как заведённая, и в этот раз повторила всё те же риторические вопросы. Настроение стремительно падало. Злиться на сына она не могла. Помощи просить было не у кого. С Мишиным отцом Эля развелась десять лет назад, по своей инициативе, после разъезда бывший муж просто исчез из их жизни, не помогал, и ни в чём не участвовал. Эля не позволяла себе на него обижаться, считая, что не имеет на это никакого права. Позже ещё одна попытка создать семью так же обернулась провалом. Новый Мишин папа пытался его воспитывать, но Эля воспринимала это просто панически, чувствуя угрозу, хотя угрозу чего именно, она не смогла бы ответить. Поэтому, каждый раз, когда отчим хоть немного повышал голос на пасынка, она бросалась на его защиту подобно тигрице, моментально вставая между ними. А потом и её отношения с новым мужем как-то расклеились, они расстались. И, хотя, позитивная Элька духом не падала, она смутно понимала, что Мишке не хватает в жизни чего-то другого, того, что от неё не зависит. Как героическая мать изо всех сил старалась сделать так, что бы сын был счастлив, она покупала ему игрушки согласно возрасту, кормила пирожными в кафе, часто отдавая последние деньги. Но проблемы Мишки не заканчивались, и демонстрировал их не только дневник. Друзей у парня не было, а синяки под глазом или порванная куртка – появлялись часто.
– Хочешь, погуляем сегодня по городу? – устало и очень обычно закончила воспитательный завтрак Элька.
– Угу…
Она любила совмещать прогулку с пленером, и ей казалось полезным показать сыну, что она действительно художник, надеясь, что он подумает и о своей будущей профессии. Поэтому захватив блокнот, карандаш, планшет, они направились на набережную, где от красоты можно было на время забыть обо всё на свете. А Эле этого хотелось.
Глава 2. Каблуки – уже не модно!
У каждого в мозгу есть что-то типа базовых прошивок, они появляются сами собой, кажется без какого-либо обучения. Сколько не приводи доводов о том, что человек ведёт себя непоследовательно, что надо бы заняться своей жизнью всерьёз и так далее, он ответит вам: «да, да…», а потом побежит выхватить из реальности кусок своего неразумного счастья. Куском Элькиного счастья всегда были танцы! Марго, всё-таки была настоящей подругой, если ещё помнила об этом.
Девчонки (для удобства пусть слово останется без кавычек) встретились у метро, как и договаривались, около восьми. С Маргошей были ещё две женщины, из её бухгалтерии. При взгляде на всех членов стихийной компании наблюдался возраст «немного за тридцать», азартный блеск в подкрашенных глазах и немного нервный смех. Для большего объединения дамы взяли бутылочку коньяка в полуподвальном магазинчике, устроить который рядом с ДК было просто верхом коммерческой прозорливости. Пить Элька не любила, но чувствовала, что придётся: годы когда её «качали» первые же звуки школьной дискотеки – прошли, теперь требовалось больше усилий, что бы настроиться. Употребив минимальную дозу перед входом в здание, откуда уже доносились звуки музыки, дамы сплочённо выступили вперёд. Остатки коньяка были спрятаны на дне Маргошиной сумки.