Солнце в зените
Шрифт:
Ладонь Томаса сжалась на рукояти меча. 'Можно я лично его убью?'
'Милорды!' Их позвал голос Ричарда. 'Милорд Норфолк, вы с сэром Томасом руководите передовым полком. Полагаю, пришло время вам поехать вниз, в лагере противника происходит какое-то движение'.
Норфолк склонил голову. 'Да сохранит Вашу Милость Господь, да пошлет Он нам благое завершение дня', - сказал герцог и замолчал, тогда как Томас с редкой для себя порывистостью склонил колено и приложил руку короля к своим губам.
'Аминь. Да будет так', - ответил Ричард. Он подождал, посмотрел на Томаса и затем, быстро пожав ему плечо, отвернулся, чтобы забрать у оруженосца шлем. Он величественно, так, чтобы каждый это видел, водрузил его на голову, но ладонь короля заметно дрожала.
Много часов спустя Томас пришел в сознание, слыша неравномерное поскрипывание колес по жесткой дороге, ощущая боль, запах крови и пульсацию в голове. После мгновений мутного удивления, - что он делает, лежа на этой грязной телеге, на него нахлынул поток воспоминаний о произошедшей битве. Томас опять увидел, как упал отец, как знамя Норфолка оказалось втоптано в грязь рядом с его разрубленным телом, вспомнил как чужой меч, терзая плоть, впился ему в бедро, как следующий удар смял шлем на голове, как появилась рана на руке. Уже падая на колени, но занося оружие над сэром Гилбертом Тэлботом, он снова услышал возглас: 'Король мертв! Король Ричард мертв!', смешавшийся с ликующими криками людей Тюдора.
Невзирая на продолжающую кружиться голову, Томас попытался подняться. Вокруг него войска устало переходили через мост, пленных вели рядами, впереди ехала одинокая лошадь. На ее спине висело обнаженное тело, обескровленное после дюжины ожесточенных ударов, с петлей на шее. Ведущий животное человек был так небрежен, что раз или два голова мертвеца ударилась о каменный парапет. Только тогда Томас Говард понял, кто этот покойник.
'Ради Христа', - воззвал он, - 'смилуйтесь! Он не заслуживает подобного обращения', - и со стоном упал на телегу. Кто-то неуклюже наложил новую рваную повязку ему на бедро, но Ричард Плантагенет, даже мертвый, такого милосердия не удостоился.
Томаса отнесли в подвал Лестерского замка к остальным пленным, от кого тот и узнал, что виконт Ловелл и сэр Ричард Рэтклиф бежали, а с ними сэр Джеймс Тирелл и множество его людей, что отец погиб, а сам он, серьезно раненный, повернул назад и оставил поле боя. После предательства Стенли рассчитывать на победу было нельзя. Томас лежал на грязной соломе и смотрел на сводчатый потолок, слишком глубоко погрузившись в свое горе, чтобы заботиться о терзающих его ранах.
Утром Говарда-младшего отвели к Генри Тюдору. Он увидел худощавого юношу с редеющими над узким лбом светлыми волосами и ледяными серыми глазами. На голове у молодого человека лежал золотой обруч, упавший со шлема покойного короля и найденный сэром Уильямом Стенли, чтобы водрузить на нового владыку. 'Милорд Суррей', - произнес молодчик лишенным выражения голосом, - 'мы думаем, как с вами следует поступить. Я являюсь истинным потомком Джона Ланкастера и, таким образом, короля Эдварда Третьего, что и заявил в воскресенье во всеуслышание. Почему же тогда вы последовали за узурпатором, за предателем и за убийцей, каким оказался Ричард Плантагенет? Вы заслуживаете исключительно плахи и топора'.
'Сир'. Томас встал на ноги, поврежденное бедро едва его держало в таком положении. 'Сир, на протяжении всей моей жизни я служил короне. Возложили бы ее на кол, я бы служил этому колу. До вчерашнего дня Ричард был моим помазанным королем, я не мог поступить иначе, чем поступил. Мой отец погиб по той же причине'.
'Тем лучше для него, ибо я не стал бы, не сумел бы его пощадить'.
Томас надменно ответил: 'Он бы этого и не ждал. Что до меня, - я в ваших руках'. Он отказался добавить просьбу о милосердии и застыл в ожидании.
Лицо Генри не выдало ни единой эмоции, и тогда лорд Оксфорд заявил: 'Ваша Милость, милорд Суррей говорит правду. Во время моего пребывания в изгнании, его батюшка помогал моей жене, остро нуждающейся в тот момент в дружеской поддержке. Я очень обязан за это покойному герцогу, и поэтому прошу подарить сэру Томасу жизнь'.
'Как и я', - прибавил сэр Гилберт Тэлбот. 'У меня была возможность убить его, но я бы не стал прерывать жизненный путь достойного человека, который еще может вам хорошо послужить'.
Генри холодно взглянул на пленника. 'Кажется, у вас есть друзья, сэр. Можете пока наслаждаться жизнью. Вас отправят в Тауэр, а я поразмыслю над вашей судьбой'.
Томас поклонился. 'Я благодарю Вашу Милость'. Но слова прозвучали пусто - бессмысленно. В Генри Тюдоре не находилось ничего способного прийтись по душе, зацепить, - ни улыбки, ни обаяния Плантагенетов, ни внезапного проявления благородства, частого как у Эдварда, так и у Ричарда, что привлекало к ним сердца. Исключительно мерзлый трезвый ум, оценивающий сейчас победу, отнявшую у Томаса все, чем тот дорожил. Когда его уводили, Говард видел впереди только покрытое мраком неизвестности будущее и собственную неопределенную участь, сам вопрос выживания в руках этого чужеземца, знакомого крайне немногим, но вскоре готовящегося приступить к коронации в Вестминстерском аббатстве.
Генри Тюдор продержал Томаса в Тауэре в течение трех с половиной лет. Мрачных лет для Бесс. В один из холодных февральских дней 1489 года она в который раз проверяла содержимое своих закромов. Задача становилась все более и более угнетающей.
'Пять дюжин свечей, бочонок с сельдью, бочонок с засоленной говядиной. Думаю, говядину мы растянем до наступления поста, но тогда придется достать больше рыбы. Мастер Уилл, поезжайте на побережье, посмотрите, что сможете там купить. С собой возьмите Фитчета, он умеет проворачивать трудные сделки'.
Она начала осматривать соленья, запасы миндаля и изюма, меда и засушенных абрикосов. Все это истощалось медленно, тем не менее, чтобы сводить концы с концами, необходимо было вести тяжелую и изнурительную борьбу. Тревога относительно денег стала явлением постоянным, лишь знание, что Томас в безопасности, и раны его вылечены помогало леди Говард сохранять присутствие духа. Он обязательно вернется, - она была твердо уверена, однако до той минуты следовало поддерживать в хозяйстве порядок. Бесс могла только благодарить Господа за свою постоянную занятость, скоротать длинные дни помогала дюжина нуждающихся в одновременном решении задач.
Джон в сражении никакой роли не сыграл, поэтому и недовольства нового короля на себя не навлек. Он забрал юную супругу и овдовевшую герцогиню Норфолк жить в Лондон, где часто появлялся при дворе. Матушке молодой человек посылал все, что мог, - Говардов лишили абсолютно всего, за исключением владений Бесс, и даже те находились под угрозой из-за последовавшего на поле Босуорта разгрома. К удивлению леди Говард на подмогу ей пришел лорд Оксфорд, как поступил он раньше по отношению к Томасу. Бесс смогла остаться в Эшвелторпе и была благодарна за это не только от своего имени, но и от имени престарелого отца и детей. Также Джон отправлял матушке придворные новости, описав великолепие свадьбы Генри Тюдора с принцессой Елизаветой. Вот так, писал сын, Йорки, в конце концов, объединились с Ланкастерами, и конфликт получил достойное завершение. Прочитав данные слова, Бесс вздохнула. Мир теперь принадлежал Тюдорам, не сохранилось и следа от столь долго известной всем Англии эпохи правления Плантагенетов, и ей подобное не нравилось. Но пришлось смириться. Когда Джон отрядил весточку, говоря о позволении Его Величества Генри юному Тому стать пажом у новой королевы, Бесс согласилась того отпустить. Нельзя жить прошлым. Все, что сейчас ей осталось - тоска по Томасу, но не похожая на тоску, испытываемую в девичестве, Бесс нуждалась в твердом и надежном присутствии мужа, в покое, который они, наконец, вместе обретут. Вопреки дневным хлопотам, в душе бил глубокий источник одиночества, поэтому леди Говард очень медленно покинула амбар и направилась в зал.