Солнцеравная
Шрифт:
— И маленького тоже убили!
— Кого?
— Шоджу!
Во имя Всевышнего, они даже младенца не пощадили! Бедная Махасти! Пери предлагала отослать ребенка из дворца для его безопасности, но Махасти отказалась.
— Не горюй, — сказал я. Я пытался говорить спокойно и унять бедного мальчишку, трясущегося от страха. — Мы найдем нового покровителя, обещаю тебе.
— Царевна была так добра… — всхлипывал он. — Кто теперь будет заботиться обо мне?
— Я, — ответил я. — Я обещал всегда быть добрым к тебе. Теперь давай
Я отнес его на свой тюфяк, укрыл его и держал его маленькую руку, пока он не уснул. Сидя и слушая дыхание Масуда Али, глядя на его приоткрытый рот, на белеющие на щеках потеки высохших слез, я понимал, почему он так напуган. Мы были самыми доверенными слугами царевны, впавшей в величайшую немилость. А если новый шах сочтет нас предателями? Мы не могли этого предугадать. Наше выживание зависело от того, будем ли мы выглядеть кроткими и бессильными, но что, если Мохаммад и его жена решат иначе?
Смерть моего отца вспомнилась мне так ярко, будто случилась только что. Я снова стал слугой того, чья звезда обрушилась в холодный океан. Мое сердце вновь было разорвано, и я плакал так, словно опять был юн и понимал, что остаток жизни проживу в одиночестве.
Глава 9
ХЛЕБ И СОЛЬ
Ферейдун связал Заххака по рукам и ногам, швырнул на осла и погнал того к подножию горы Дамаванд. Он собирался убить Заххака там, но ангел удержал его руку. Вместо этого Ферейдун поднялся на гору, где нашел просторную пещеру, уставленную валунами. Сбросив Заххака со спины, он выбрал самый высокий камень, швырнул Заххака на него и вбил гвозди в его руки и ноги, пока Заххак не растянулся посреди пещеры.
Думаю, что Заххак не умер. Он и его змеи замерли навечно, дожидаясь, когда силы зла снова пойдут в наступление.
Когда Масуд Али уснул, я вымылся в хаммаме, переоделся в черную рубаху и шаровары, надел черный халат и повязал черно-коричневый кушак. Потом отправился к дому Пери у врат Ал и-Капу. Голова моя гудела от всех излишеств прошлой ночи, а рана на виске вспухла. Азар-хатун отворила мне дверь в черной траурной одежде, глаза ее покраснели от рыданий.
— Ищу убежища во всемогущем Боге. — Голос ее дрожал. Слеза скатилась по ее щеке и смочила родинку.
— Увы, — сказал я, входя. — Что еще можно сказать?
Мы прошли в бируни Пери, просторный и пустой. Жесткий белый свет лился из окон, заставляя шу-риться. Некоторые из девушек Пери бродили по комнатам словно привидения, не находящие упокоения.
— Как можно ожидать, что женщина способна служить такому жестокому двору? — спросила Азар; она казалась такой измученной, будто получила рану. Лицо ее сморщилось, она приникла ко мне и заплакала.
Услышав позади шаги, мы обернулись и увидели Марьям, словно обвисшую внутри своих одежд. Спутанные золотые волосы свисали вдоль лица; она столько плакала, что нижние веки ее глаз казались наполненными кровью.
— Моя бедная дорогая госпожа!
— Была ли женщина храбрее? Цветок ярче? — спросила Марьям. Гневные слезы заструились по ее скулам.
— Самые прекрасные розы всегда осыпаются первыми, — сказала Азар.
Мы стояли втроем, не в силах двинуться от горя. Затем из уст Марьям раздался жуткий смех.
— Анвар сказал нам утром, что будущий шах запретил обряд по Пери. Сожжения, как положено, тоже не будет. Мы никогда не узнаем, где она упокоится.
Она поднесла к щекам стиснутые кулаки, и слезы покатились по ним.
— Я никогда не смогу прийти к ней на могилу, смахнуть мусор и убрать ее цветами и своими слезами. Словно ее никогда не было!
— Клянусь черепом шаха! — яростно сказал я. — Прежде, чем они сотрут память о женщине, которую мы любили, соберем ее письма, бумаги и стихи и постараемся сохранить их, чтоб другие могли узнать ее такой, какой знали мы.
— А что с ее наследниками? — спросила Азар.
Я подумал.
— Так как детей у нее не было, закон повелевает разделить ее имущество между ее братьями и сестрами, — сказал я, внезапно осознав, что среди них и Мохаммад Ходабанде. — Какое извращение справедливости: человек, отдавший приказ о ее смерти, наследует ее имущество!
Мне не следовало так неосторожно говорить о новом шахе, но горе мешало быть разумным.
— Ее стихи будут бесценны для тех, кто ее любил. Давайте сделаем это побыстрее.
Мы трое прошли в ее рабочую комнату и начали просматривать бумаги. Оставляя нетронутыми копии государственной переписки, письма, которые она писала вдовам других правителей, расписки на полученное или отданное, свидетельства о собственности, мы искали что-то личное. Стихи или письма мы тут же прятали между страницами «Шахнаме». Но мы едва успели начать, когда раздался грохот дверного кольца для женщин и в мою истерзанную голову словно вбили новые гвозди. Марьям вздрогнула и схватилась за руку Азар-хатун; обе женщины встревоженно глянули друг на друга.
Я вышел и увидел нескольких евнухов с щитами и саблями.
— Вы кто такие? — рявкнул я.
— Мы от Халил-хана, — ответил их главный. — Все вещи Пери отныне принадлежат ему, так что выметайся и женщин с собой забирай, пока не пришли воины хана.
Я попытался захлопнуть перед ними дверь, но он и его собратья прорвались в дом. Глаза их загорелись жадностью, когда они увидели тонкие ковры, серебряный самовар, древнюю керамику. Я помчался предупредить Азар, Марьям и других женщин, перепугавшихся при самой мысли о Халиле и присланных им убийцах. Они быстро прикрылись и вышли следом за мной, а я проводил их до безопасных покоев гарема, оставив доблестных воинов грабить.