Солнцеворот
Шрифт:
— Поднимите высоко руки, — сказал Паскар, и звук собственного голоса ему понравился. Голос командира, владыки.
Двое подчинились. Паскар не удержался, впился взглядом в лицо Аммита. Оно почти не изменилось, разве что впервые на нем появилось такое выражение: растерянно-угрюмое. Что, не до насмешечек теперь, да?
— Погаси огонь, — глухо сказал Аммит. — Перекинется на деревню…
Паскар не смог удержаться. Сердце стукнуло, рука размахнулась, и окровавленный камень полетел в лицо Аммиту. Удар. Голова вампира дернулась, на скуле образовался разрез.
— В цепи обоих, — отрывисто приказал Паскар. — Подвесьте в сарае. Мне с ними нужно поговорить. Людей согнать к фургону. Лошадей, скот — всё, что представляет ценность.
Подчиненные бросились выполнять. Действовали быстро и очень осторожно, не позволяя себе встать в опасную позицию. Впрочем, Аммит и этот слепец позволили цепям стянуть их руки и ноги безропотно. В сарай их утащили волоком.
Паскар закрыл глаза, сосчитал до десяти, потом — ещё раз. Он тянул время, надеясь, что не похож на ребенка, который несется домой, радостно смеясь, потому что…
Дядя Аммит принёс новую игрушку!
Хватит!
Паскар открыл глаза. Детство закончилось, и прошлое — в прошлом. Сегодня он отправит туда последние уголья и пойдёт дальше, в будущее.
Подойдя к телам, Паскар усмехнулся. И проверять было нечего. Всё ясно. Ратканон, этот непримиримый враг вампиров, погиб, допустив вампиров в друзья. Брюхо распорото, кишки вытащены наружу. Для людей, которые это видели, Аммит и слепец, должно быть, стали вероломными тварями. Но Паскар-то понимал, что они просто сделали сложный выбор. Что, убив одного, спасли десятки.
Рот великана приоткрыт, выпученные глаза таращатся в небо. Мертв. Мертв Ратканон! Пожалуй, стоит приволочь его тушу в Кармаигс, бросить на площади, созвать людей… Впрочем, его величество не одобрит. Придется сжечь на месте.
Женщина — та самая, что пробила копьем бок фургона — лежала рядом, её голова — чуть поодаль. Эта ещё может ожить, хотя, если она из недавних, то вряд ли. Но всё равно, огонь довершит дело.
Паскар вытянул руку над телами, почувствовал, как огонь поднимается из самых глубин его существа, усиленный кровью Эрлота. Кончики пальцев начало покалывать…
— Закончили с этими!
Паскар перевел взгляд на шестерых вампиров, выстроившихся перед сараем.
— И что встали? Люди. Скот. Шевелитесь!
Проводив их взглядом, Паскар опустил руку. Позже. Может, он ещё заставит Аммита посмотреть на тела. Возьмет изломанные руки слепца и погрузит их в разрезанное чрево Ратканона. И уже тогда…
Тьма опять окружала его.
Благословенная тьма, спокойная тьма. Тьма, забирающая все мысли, все чувства, все тревоги. Какой смысл о чем-то беспокоиться, куда-то стремиться, если всё равно мир окутан тьмой, и хоть ты в лепешку разбейся, а ничего не изменишь.
Это природа мира, её не изменить.
Изредка алыми сполохами прорывалось воспоминание о том, что он сделал с Милашкой. Да, она сама его о том просила, заливаясь слезами. Но он-то знал, что не благодеяние совершает. Потому что другая, багровая тьма рвалась из груди его наружу. Больших трудов стоило её подавить.
Ради чего?.. Чтобы не подвергнуть опасности Аммита и жалкую горстку людей, на которых ему плевать?
Звук привлек его внимание. Лязг стали. С таким звуком клинок покидает ножны, Сардат слышал его неоднократно за последний месяц. Этот звук был сигналом — не к битве, так к готовности. И Сардат против воли приготовился.
— Помнишь меня? — дрожит, срывается голос Паскара. Теперь в нем нет тех манерных интонаций, за которые хотелось убить. Тогда Паскар играл, сейчас — тоже пытается играть, но уже иначе. Сейчас он играет в себя настоящего, которого не существует.
— Извини, малыш, — отвечает ровным голосом Аммит. — Я давно живу на свете и видел столько лиц, что упомнить их все не смог бы, даже если бы захотел. Должно быть, я тебе где-то насолил, и ты мне сейчас будешь жестоко мстить?
Шаги. Взмах. Удар. Звук, с которым сталь пробивает плоть. Аммит хватает воздух ртом.
Сардат пошевелился. Руки заведены за спину, скованны цепью, которая жжется, чуть только приложишь к ней усилие. Цепь на крови вампира. Такой же когда-то они связали Сиеру…
Стоило вспомнить, и — вот она. Стоит, сумрачно смотрит из-под нахмуренных бровей. Недовольна им. Но почему? Что он опять сделал не так?
— Деревня Здайкир. — Голос Паскара окреп, теперь слова лились куда свободнее, горло не сжималось, не пыталось в страхе остановить их. — Мою мать звали Эника. Ты жил с ней, как мужчина с женщиной, на глазах соседей, почти год. А потом тебя «позвал путь», и ты ушел навсегда.
Звон цепей, хлюпанье — клинок покидает тело Аммита. Тот выдыхает.
— Эника… Это я, разумеется, помню. Если мужчина забывает имена и лица женщин, с которыми спал, значит, жизнь прожита как-то не так…
Удар кулаком по лицу. Сардат так погружен во тьму, что несколько секунд пытается сообразить, кого ударили — его или Аммита? Вроде бы Аммита. Но тут же после удара рядом с Сиерой появилась девчонка. И у нее тоже укоризненный взгляд.
— Знаешь, что с ней случилось, когда ты ушел? — Паскар сорвался на визг.
— Понятия не имею. Скорее всего, она состарилась и умерла. Но даже если произошло что-то ещё, то вины моей в этом нет. Я не оставил ей ни детей, ни болезней, оставил лишь деньги и налаженное хозяйство.
— Её побили камнями до смерти. А меня заставили смотреть. За то, что жила с вампиром. Мою мать убили, ты понял? На третий день после твоего ухода. Вытащили её за волосы во двор, дом сожгли, а её — забили камнями! Всей деревней швыряли камни, пока…
— Я не понимаю тебя, малыш, — перебил Аммит. — Я сделал твоей матери столько добра, и ты мстишь мне. А те, кто её убил, спокойно прожили свои жизни.