Солнцеворот
Шрифт:
Торатис хмыкнул. Если подумать, то Абайат и его люди действительно днем выходили неохотно, а если выходили, то — во всеоружии. Раньше Торатис списывал это на недоверие к матросам, но правда оказалась смешнее.
— Солнце убоялось, — сказал Торатис. — Ещё часов двенадцать — и закатится от ужаса.
— Э-э-э, дорогой мой князь! — покачал головой Абайат. — Для того ли я подошел, чтобы шутить с тобой шутки? Совершенно нет. Шутки мы будем шутить, когда одолеем Рубеж. Но я смотрю на твоё лицо и вижу там борьбу. Ты сражаешься сам с собой, как подобает мужчине.
Рука Торатиса вцепилась в горло Абайата.
— Ты кого трусом назвал, педераст?
Абайат лишь оскалил зубы.
— Сильная рука одинокого мужчины, да, — прохрипел он. — Но ты ведь боишься, Торатис. И я боюсь вместе с тобой. Боюсь, что в нужный момент ты не отдашь нужный приказ. Если мы не отдадим жертву берегу — в десять раз больше с нас спросит море. А моря нам не обойти, дорогой мой князь.
Торатис опустил руку и, понурившись, отвернулся.
— Ты прав, — признал он. — Мне отнюдь не нравится то, что предстоит.
— Так зачем же ты мучаешь своё большое и глупое сердце, дорогой мой князь? — Абайат прижал к груди обе ладони. — Доверь плохое дело тому, кто любит плохое дело. А сам займись хорошими делами. Займи своих вампиров, сделай так, чтобы они пировали и забыли обо всём. А когда придёт утро, и Солнце посмотрит на окровавленный берег, возопий: «О, горе мне, если бы я знал, что замыслил этот подлый педераст Абайат!».
Торатис скрипнул зубами. Змея свивалась кольцами вокруг птички. А у птички не было крыльев, чтобы улететь. Осталось лишь польститься на уговоры.
— Делай, — приказал Торатис. — Я распоряжусь настрелять дичи и устроить поистине княжеский пир этой ночью.
— И пускай будут музыканты, — кивнул Абайат. — Я тоже приду на твой пир, раз уж я гость на твоем корабле. Приду и буду весёлым, буду танцевать и смеяться.
Абайат ушел, а Торатис ещё долго смотрел на приближающийся берег.
— Прости меня, — шепнул он, и сам не зная, к кому обращены его слова.
Корабли поворачивали, флот двигался к берегу. Первая земля за сорок с лишним дней бескрайнего океана. Левмир сидел на носу «Летящего к солнцу», как это вошло у него в привычку, и смотрел на густые леса, устилавшие незнакомую местность. Издалека, своим нечеловеческим зрением, он видел там, между деревьев, мелькающие силуэты птиц и зверей. Показалось, мелькнула пятнистая шкура оленя, но тот слишком быстро скрылся.
Левмир поёжился. Было раннее утро, и над морем гуляли прохладные ветры. С каждым днём становилось немного холоднее, а это значило, что приближался Запад. Пожалуй, около половины пути позади. Можно было бы спросить у капитана, но… Левмир усмехнулся, вспомнив гордое появление капитана на коне.
Сзади послышалось движение, и Левмир прикрыл глаза.
— Опять ты? — спросил он, стараясь не выдать голосом презрения к существу, стоящему у него за спиной.
— Я, — всхлипнуло существо.
Левмир обернулся. Выглядел Зяблик прескверно. Поначалу, когда Левмир только начал внедрять новые порядки на «Летящем», заключенные забыли свои дрязги. Но всему выходит срок, в том числе и затишью на море. Зяблик смотрел на Левмира с трудом. Один глаз заплыл так, что даже не открывался, второй превратился в узкую щелочку. Всё лицо напоминало хорошо отбитый кусок мяса; одежда, и прежде ни на что не похожая, висела лоскутами. А ещё от Зяблика пахло. Вернее — смердело, мочой и дерьмом. Он стоял, обнимая себя руками за плечи, трясся на слабом ветру и хныкал, будто ребенок.
— Почему ты снова приходишь ко мне? — Левмир поднялся на ноги и посмотрел в лицо Зяблику. — Чего ты хочешь? Чтобы я приказал им не трогать тебя? Да тебя тогда убьют, и всё.
— Нет, — хлюпнул Зяблик разбитыми губами. — У… Убей их. Пожалуйста.
Левмир почувствовал, как его лицо меняет выражение. Он уже не мог сдержать ту черную, страшную злобу, которую вынес из колодца, в котором прятался с И, пока вампиры чинили кровавую расправу.
— Что ты сказал? — прошептал он.
— Ты ведь вампир! — проныл Зяблик. — Ну что тебе стоит? Не всех, конечно, но… Я скажу, кого. Они — твари, их… Они… Они не достойны жить!
— А кто достоин? Может быть, ты? — Левмир прошел мимо Зяблика, стараясь не слушать, как тот начинает выть.
Не дожидаясь, пока спустят шлюпки, Левмир прыгнул с борта в воду и поплыл к берегу. Не мог больше находиться на одном судне с Зябликом. Не мог и объяснить себе, почему тот вместо жалости вызывает у него такое отвращение. Это был очередной вопрос, от которого Левмир предпочёл сбежать.
Пологий берег встретил его настороженной тишиной. Чуть поодаль, шагах в двухстах, стоял лес. Левмир отплевался от соленой воды и двинулся к стеной вздымающимся деревьям, приминая босыми ногами жесткую траву.
Тишина постепенно распадалась на части. Она состояла из шепота листьев, чириканья птиц и жужжания насекомых. Левмир остановился, принюхался — ничего. Он не ощущал присутствия человека, не ощущал даже воспоминания о нём. Яркая птичка подлетела к самому его лицу, зависла на одном месте, суматошно хлопая крыльями, и улетела, видимо, не найдя ничего интересного. Левмир с улыбкой проводил её взглядом.
Насколько же огромен этот мир! Как живущие в нём существа умудряются найти повод для ненависти и сражений? Не нравится тебе сосед — отойди в сторону, построй дом и живи в своё удовольствие. Что может быть проще?
За спиной плюхались в воду якоря, шлепали вёсла — люди стремились к земле. Суда, везущие лошадей, обладали более высокой посадкой и подбирались ближе. Животных было необходимо выпустить на волю, дать им хоть денек попастись, вспомнить, что жизнь — другая, она не заколочена в тесных трюмах.
Ещё будет нужна вода. Левмир прикрыл глаза и на мгновение остановил сердце, чтобы умолк гул крови, бегущей по венам. Как только настала внутренняя тишина, он «нащупал» в глубине леса едва различимое журчание. Тут же пустил сердце полным ходом и, не оборачиваясь, двинулся в чащу.