Солнечная богиня
Шрифт:
Оля вздрогнула.
– Нет. Нет, я не стала бы вмешиваться в личную жизнь своего взрослого сына!
– Это ты сейчас говоришь… – грустно засмеялся Викентий.
– Ольга! – закричал под окнами Силантьев. – Ну где вы там? Я жду, жду, как дурак…
– Ты здесь? – в увитую диким виноградом беседку заглянула Кристина.
– Как видишь… – Оля отложила игральные карты. – Пыталась разложить пасьянс.
– Темно же! – Кристина включила лампу под потолком.
– Зато
Кристина вырвала из Олиных рук карты.
– Я не знаю, плохо это или хорошо, но я вчера видела Павла со Степаном Андреевичем в саду. Они прогуливались под ручку и довольно мирно беседовали. Кажется, это твоя заслуга?..
– Эмма Петровна разболтала, да?
– Нет, я об этом от Вани узнала.
– Значит, теперь об этом все знают… – вздохнула Оля. – Что, сильно они меня ругают?
– Лера злится, а Ваня вдруг заявил, что это даже лучше, что отец с сыном помирились. Теперь Степан Андреевич будет добрее и перестанет нам морочить головы… По крайней мере хоть какая-то определенность!
Мотыльки бились о горящую под потолком лампу.
Кристина наугад вытащила из колоды карту.
– Король бубновый. Если бы знать, что означает бубновый король… – она помолчала. – Но Ваня не хочет оставаться в одном доме с Павлом. Ты слышала ту историю про Леру? Ведь Лера была раньше женой Павла…
– Слышала. А что, все так и было? – беспокойно спросила Оля.
– Что Павел избил Леру? Жаль, что он ее вообще не убил, – усмехнулась Кристина. – По крайней мере Ваня бы сейчас не мучился.
– Да он и не мучается вовсе!
– Нет, если он узнает, что у Леры роман с Кириллом…
В это время снаружи, в темноте, раздались шаги. Кристина моментально замолчала.
В беседку заглянул Иван Острогин.
– А, Оленька… – невесело пробормотал он. – Добрый вечер. И Кристина здесь…
– Леру мы не видели! – предупреждающе воскликнула Кристина. – Можете нас даже не спрашивать, Ваня.
– А я и не спрашиваю… – неуверенно сказал он. – Я так… гуляю по саду. Просто решил заглянуть к вам на огонек.
– Мотылек прилетел на огонек… Ваня, бубновый король что означает? – спросила Оля, мешая карты.
– Обман. Впрочем, я в картах не силен! – засмеялся Иван. – У Муры уточните… Кстати, проходил сейчас мимо ее окна – смотрит, не отрываясь, какое-то ток-шоу. Ну, где давно потерявшиеся люди находят друг друга, и рыдает в три ручья. На экране, в студии, тоже все рыдают как помешанные.
– Может быть, она кого-то потеряла? – предположила Оля. – Тайна старой домработницы…
– Никого она не теряла! – холодно заметила Кристина. – У нее есть взрослая дочь в Москве, старая дева, которой уже за сорок, одна нога немного короче другой… Мура помыкает ею, как хочет.
– Бедная дочь… – вздохнула Оля. – Почему так происходит?.. Люди рыдают над чужими судьбами, а жизнь своих близких превращают в ад! Я не только о Муре сейчас говорю…
– Это так! – горячо согласилась Кристина. – Просто помешались все на ток-шоу. Особенно если учесть, что все эти истории придуманы хитрыми телевизионщиками…
– Лицом к лицу лица не увидать, – вздохнул Иван и сел на краешек деревянной скамьи. Время от времени он посматривал на погружавшуюся в густые сумерки аллею. – Мы не можем оценивать себя и свою жизнь, поэтому любим подсматривать за другими людьми…
– О-чень любим! – подхватил Силантьев, появляясь в беседке.
– Ярослав Глебович, вы аки тать в ночи! – нервно засмеялся Иван. – Подкрались незаметно…
– Ненавижу все эти… массмедиа! – фыркнул Силантьев. – А хуже всего, что сейчас через средства информации насаждается эта чертова политкорректность.
– Чем же плоха политкорректность? – изумилась Кристина.
– Да тем, что теперь всякой сволочи нельзя сказать, что она сволочь и дрянь! – Силантьев с треском почесал затылок.
– Вы что-то путаете… – поморщилась Кристина, отсаживаясь от Силантьева подальше. – Политкорректность – это совсем другое. Например, чернокожие жители Америки… Они имеют право на то, чтобы их называли афроамериканцами, а не неграми!
– Да при чем тут чернокожие жители Америки… – рассердился Силантьев. – Вы хоть одного чернокожего в этой глуши видели?.. Кстати, анекдот о корректности: дурака теперь не принято называть дураком, теперь надо говорить – человек с гуманитарным складом ума.
Все невольно засмеялись.
– Это еще что… – сквозь смех произнесла Оля. – Мы не так давно с Викентием смотрели на DVD очередной фильм со Шварценеггером, так там Терминатор требует, чтобы главный герой называл его не роботом, а компьютерным организмом!
– Вот-вот! – с удовольствием кивнул Силантьев. – Сейчас все свои права качают. Я такой особенный, я требую к себе уважения… Этак и сатану оправдают! А что? Тоже существо, имеет право на собственное мнение, в том, что у него расхождения с богом, не виноват…
– В чем-то вы, конечно, правы, Ярослав Глебович… – вздохнул Иван, отсмеявшись. – Но мы, если честно, говорили о другом.
– Да не важно… – Силантьев махнул рукой. – Слушай, Ваня, ты вот что, сходи к этой старой кукле, она тебе больше доверяет…
– К кому?
– Да к Муре же! И попроси у нее ключи от буфета…
– Никуда я не пойду! – сердито закричал Иван. – Вам надо, вы у Марьи Тимофеевны и просите…
– Вот они, гуманисты… – криво усмехнулся Силантьев. – Тогда вы, Оленька!