Солнечная буря
Шрифт:
Она выписала фамилии и личные регистрационные номера нескольких человек, которых, по ее мнению, стоило проверить.
Когда она уже решила позвонить Роберту и попросить заехать за ней, ее взгляд упал на строку «осужден за убийство». Решением суда города Евле. Двенадцать лет назад. Приговорен к принудительному психиатрическому лечению. С тех пор больше никаких записей.
«Очень интересно, — подумала она. — Его отпустили домой на побывку, и он приехал сюда? Или уже выписался? Его я должна проверить в первую очередь».
Она позвонила домой. Трубку снял Маркус и не смог скрыть разочарования, когда
— Передай папе, что я задержусь, — сказала она.
Ребекка спустилась в кухню. Сиввинг как раз сервировал стол к ужину: выставил те же стаканы, приборы с черными бакелитовыми ручками и повседневный сервиз с желтыми цветами, который она помнила с детства. Ребекка частенько сидела здесь, в кухне, беседуя с Майей-Лизой и Сиввингом.
— На ужин фрикадельки, — сказал он.
— Я просто на грани голодного обморока. Пахнет безумно вкусно.
— Две части оленины и одна часть свиного фарша.
— Где девочки?
Он кивнул в сторону большой комнаты.
— Послушай, — попросила Ребекка, — ты одолжишь мне свой скутер и прицеп? Я поеду с девочками в домик в Йиека-ярви прямо сегодня вечером.
Сиввинг поставил на стол чугунную латку, подложив под нее свернутое вчетверо кухонное полотенце с вышитыми инициалами Майи-Лизы.
— Что-нибудь случилось? — спросил он.
Ребекка кивнула.
— Ничего страшного, но мы не можем оставаться здесь. Если родители Санны приедут и будут спрашивать про нас — ты не знаешь, где мы.
— Хорошо. Вот комбинезоны для тебя и детей, а еду и сухие дрова я дам вам с собой. Мы с Беллой придем к вам завтра утром. Но на пустой желудок я вас не отпущу.
Ребекка зашла в большую комнату. Лова и Сара расстелили на складном столике газеты и в полной сосредоточенности расписывали камни. Посреди стола лежал уже готовый камень, служивший им образцом, — он был чуть больше кулака взрослого человека и представлял собой свернувшегося кота с большими изумрудно-зелеными глазами.
— Мои внуки летом очень этим увлекались, — сказал из кухни Сиввинг. — Я подумал, что Саре и Лове тоже понравится.
Белла, сидевшая в кухне, залаяла, будто учуяла чужих.
— Да прекрати же ты! — буркнул Сиввинг. — Не понимаю, что с ней, — сказал он Ребекке. — Полчаса назад она начала вот так же остервенело лаять. Наверное, учуяла лису или что-нибудь еще. Она не разбудила тебя?
Ребекка покачала головой.
— Смотри, Ребекка, я рисую Чаппи! — крикнула Лова.
— Угу, очень здорово, — рассеянно кивнула Ребекка. — Камни и краски вы возьмете с собой, потому что сегодня мы поедем на скутере и переночуем в избушке моей бабушки.
В четверть седьмого вечера Ребекка выехала со двора Сиввинга, направляясь к реке. На ней были меховая шапка и капюшон, однако она то и дело моргала, когда снег хлестал ей в лицо. Свет от фар скутера отражался от падающего снега, из-за чего она видела лишь на пару метров вперед. Сара и Лова лежали в санях, накрытые пледами и оленьими шкурами, вместе с багажом, так что торчали только их носы.
Она проехала напрямик через бабушкин двор и остановилась перед домом. На самом деле хорошо бы подняться и забрать пижамы детей, но не хватало еще, чтобы родители Санны приехали именно
Она нажала на газ и поехала вниз к реке. Темнота укутала ее, как занавес. А ветер тут же замел следы от скутера.
В кухне бабушкиного дома стоит, словно тень, Курт Бекстрём. Он прислонился к стене у окна и смотрит вслед фарам скутера, которые удаляются в сторону реки. В правой руке у него нож. Указательный палец осторожно проводит по лезвию, чтобы почувствовать его остроту. В одном кармане комбинезона лежат три черных полиэтиленовых пакета, в другом — ключи от дома, которые он забрал из кармана пальто Ребекки. Долго простоял он в темноте, поджидая ее, но теперь позволяет себе ненадолго опустить веки. Приятное чувство. Глаза пересохли и горят. «Лисицы имеют норы, и птицы небесные — гнезда; а Сын Человеческий не имеет где приклонить голову».
Анна-Мария Мелла вела машину по Эстерледен в сторону Ломболо. Часы показывали четверть одиннадцатого вечера. Она превышала скорость. Свен-Эрик рефлекторно хватался за крышку бардачка, когда колеса машины проскальзывали на полосах только что наметенного, не утрамбованного снега. Его рука в грубой перчатке не находила за что зацепиться.
По правой стороне светился сквозь снежный занавес универмаг «Обс» — несколько слабых огоньков. Остановка перед развязкой — колеса поначалу пробуксовывали, когда она надавила на педаль газа. Слева — Музей космоса, похожий на серебристый межпланетный корабль. Табличка указателя из светящихся красных букв. Дальше кварталы вилл — Стенвеген, Клиппвеген, Блоквеген с тщательно расчищенными участками и заполненными кормушками для птиц.
— Его зовут Курт Бекстрём, — сказала Анна-Мария. — Двенадцать лет назад был осужден за убийство, приговорен к принудительному психиатрическому лечению, как это тогда называлось. С тех пор — никаких отметок.
— Хорошо, а что это было за убийство?
— Он зарезал своего отчима. Нанес несколько ножевых ударов. Все это происходило на глазах у матери, она свидетельствовала против сына. Во время допроса сообщила, что сама боится мальчика.
— Мальчика?
— Ему было всего девятнадцать лет. И он здесь не просто как участник конференции. Он живет в Ломболо — по адресу: Тальплан, пять-Б. Один из коллег в Евле сказал мне, что в судебной канцелярии у него есть знакомая. Она пошла туда после окончания рабочего дня и переслала по факсу решения суда. С некоторыми людьми легко иметь дело.
Анна-Мария заехала на парковку: длинные ряды гаражей, двухэтажный многоквартирный дом постройки конца шестидесятых. Они вышли из машины и направились к дому. Несмотря на вечер пятницы, не видно было ни души.
— Суд первой инстанции выпустил его два года назад, — продолжала Анна-Мария. — Далее он лечился в Евле амбулаторно. Ему регулярно делали депо-инъекции, он работал и вполне справлялся. Но по данным регистрации, в январе прошлого года переехал в Кируну. И, по словам дежурного врача в психиатрической клинике в Елливаре, здесь он к врачам не обращался.