Солнечные часы
Шрифт:
Комната чисто прибрана, чего я, после бардака в саду, никак не ожидала. Безделушки ровными рядами выстроились на всех поверхностях. На мой вкус, слишком их много. В основном глиняные домики. Никогда бы не подумала, что ты живешь среди нагромождения китчевых ерундовин. Может, это коллекция? Когда я была подростком, мама пыталась увлечь меня коллекционированием мерзких глиняных созданий, называемых, если не ошибаюсь, «Капризулями». Я отказалась наотрез. Компания Джорджа Майкла и Эндрю Риджли [2] была куда приятнее, и я продолжала
2
Свою звездную карьеру Джордж Майкл начал с поп-дуэта «Wham!», в котором выступал вместе с Эндрю Риджли.
Это вина Джульетты. Твоя гостиная выглядит глиняным поселком в миниатюре. Все остальное вроде приемлемо: темно-синий диван и такое же кресло; светильники на стенах, с матовыми получашами, прикрывающими лампы; обтянутая кожей скамеечка для ног; мерная рулетка; небольшой настольный календарь. Все это – твое, твое, твое. Пусть я чокнутая, но я чувствую, что эти неодушевленные предметы – часть тебя. И сердце в груди начинает биться сильнее. За стеклянными дверцами шкафчика теснится еще один квартал глиняных домиков, совсем крошечных, а на нижней полке – толстая розовато-желтая свеча. Непохоже, чтобы ее хоть раз зажигали.
Все изменилось внезапно. Словно взрыв в мозгу. Отшатнувшись от окна, я натыкаюсь на что-то и едва не падаю. Продолжаю пятиться, оттягивая воротник и пытаясь вдохнуть. Другой рукой прикрываю глаза. Меня трясет. Если немедленно не сделаю вдох – точно вывернет наизнанку. Мне нужен глоток воздуха. Позарез.
Сейчас это пройдет, сейчас пройдет. Но нет – становится еще хуже. Перед глазами вспыхивают и растворяются черные точки. Я слышу собственный стон. Стоять не могу – ноги дрожат. Вся в испарине, с хрипом падаю на колени. Мыслей никаких, ни о тебе, ни о Джульетте. Трава почему-то ледяная на ощупь. Я отдергиваю руки, валюсь лицом вперед и какое-то время просто лежу, тщетно стараясь сообразить, почему очутилась на земле.
Мгновения или минуты я провела в такой позе, недвижимая и почти бездыханная? Вряд ли дольше нескольких минут. Как только способность двигаться вернулась, я поднимаюсь сначала на карачки, затем выпрямляюсь и без оглядки бросаюсь к воротам. В сторону гостиной я не смогла бы посмотреть при всем желании. Откуда я это знала – представления не имею, но знала наверняка.
Полиция. Мне нужна полиция.
Метнувшись за угол, лечу к воротам – быстрее, быстрее. Что-то жуткое, думаю я… В окне я увидела ужас, сочинить который мне не хватило бы фантазии. Но убейте меня – я не знаю, что это было.
На пути к спасительным воротам меня останавливает голос. Женский голос.
– Наоми! Наоми Дженкинс!
Я захлебываюсь на вдохе, потрясенная звуками собственного имени, которое выкрикнули мне в спину.
Оборачиваюсь. Отсюда, с другой стороны дома, мне не грозит увидеть окно твоей гостиной, чего я боюсь гораздо больше, чем твоей жены. А кем еще может быть окликнувшая меня женщина?
Хотя… Джульетта ведь не знает моего имени. Она вообще не знает о моем существовании. Ты сделал все, чтобы две твои жизни не соприкасались.
Она идет ко мне.
– Джульетта… –
А впрочем, постойте. Вот это – Джульетта? Не может такого быть. Из того, что ты о ней рассказывал, у меня сложился образ робкой затворницы-домохозяйки, но передо мной женщина с тугими светлыми косами, в черном костюме и тонких черных чулках. С горящими глазами она приближается ко мне нарочито неспешно, с явным намерением запугать. Нет, эта блондинка не может быть твоей женой, которая боится снять трубку телефона и не в состоянии включить компьютер. И с какой стати она так элегантна?
Ответ рождается мгновенно: похороны! Джульетта собралась на похороны, отсюда и наряд.
Я отступаю на шаг, выкрикнув:
– Где Роберт?
Надо хотя бы попытаться, ведь я пришла сюда с твердым намерением найти тебя.
– Это вы звонили вчера вечером? – спрашивает она.
Каждое слово вонзается в мой мозг стрелой, пущенной с близкого расстояния. Мне хочется спрятаться от ее голоса, ее лица, от всего, что с ней связано. Невыносимо, что отныне я смогу представлять тебя вместе с ней, видеть вас вдвоем, слышать ваши беседы. Мое счастливое неведение утрачено навсегда.
– Откуда вам известно мое имя? – Я невольно морщусь, меня пугает, что она так близко. – Вы что-то сделали с Робертом?
– Полагаю, мы обе делаем с Робертом одно и то же, не так ли?
Она самодовольно улыбается. Наслаждается собой. Ее самообладанию можно позавидовать.
– Где он? – повторяю я.
Она продолжает приближаться и останавливается, едва не упершись в меня. Отвечает вопросом на вопрос:
– Знаете, что ответили бы вам в колонке «Советы доброй тетушки»?
Я отшатываюсь от ее дыхания, пячусь к воротам, нащупываю задвижку. Калитка открыта, можно уйти в любой момент. Она ничего со мной не сделает.
– Добрая тетушка сказала бы, что вам будет лучше без него. Считайте это любезностью с моей стороны. Незаслуженной любезностью. – Вскинув руку, она машет мне – едва уловимое движение пальцев, не более, – и поворачивается обратно к дому.
У меня нет сил посмотреть в ту сторону, куда она идет. Нет сил даже думать об этом.
Глава вторая
– Лив, ты дома? – негромко произнесла в мобильник сержант уголовной полиции Чарли Зэйлер, постукивая ногтями по своему рабочему столу. Быстро оглянувшись, убедилась, что никто не слушает. – Ты должна быть дома и собирать чемодан. Возьми трубку! – Она чертыхнулась сквозь зубы.
Похоже, Оливия в последнюю минуту опять рванула по магазинам. Сестра отказывалась покупать в заграничных супермаркетах даже мелочевку вроде солнцезащитного крема и зубной пасты. Неделями составляла списки и запасалась всем необходимым заранее. «Как только я вышла из дома – все, отпуск начался! – говорила она. – Суета и заботы побоку, да здравствует лентяйство на пляже».