Солнечные дети тёмной планеты
Шрифт:
— Лимонные орешки! Держи! — я почувствовал, как стоявшая посзади Мила что-то суёт мне в руки. Я обернулся. Мила протягивала мне горсть лимонных орешков, сама она уже засунула в рот следующий и нацелилась на обезьян на соседнем дереве. Я схватил четыре орешка и быстро засунул один в рот. Сила отдачи стукнула по зубам, в рот потекла кисло-сладкая жидкость. Не зря мы тренировались с Найвой и Лейте в стрельбе по целям! Третий шимпанзе получил орех точно в середину живота и перегнулся пополам. Я сделал шаг вперёд и попытался ткнуть копьём того, которому Мила попала орехом в щёку. Не получилось, раненное животное поняло, что у нас есть что-то, что делает больно, и удрало, громко оповещая стаю о своей печали. Вслед за ним поползла
Я смог посмотреть, что делается на соседних деревьях. Там ситуация была намного хуже. На наше дерево залезло шестеро детей, и потому на нас напали самые сильные обезьяны стада. Зато на соседние деревья, где было трое и четверо детей, набросилась вся остальная стая. У Ремины была сломана нога, Алсуна, сжав голову руками, даже не пыталась защищаться, и только Лума неловко отмахивался копьём. Мила уже «угостила» нескольких обезьян лимонными орешками, но из-за большого расстояния и плохого прицеливания не смогла никого сколько-нибудь опасно ранить. На третьем дереве четверо детей вообще вынуждены были уступить ветви и сползти вниз, на ствол дерева. Они держались из последних сил и едва — едва отмахивались от обезьян, которые карабкались по стволу намного быстрее. Я решил помочь этим товарищам, засунул в рот орех и прицелился в самую опасную обезьяну. Мне повезло, орех попал ей в шею. Обезьяна взвизгнула и рухнула со ствола. Остальные обезьяны начали вертеть головами, чтобы понять, откуда пришла новая опасность. Я воспользовался этим, чтобы попасть ещё одной обезьяне в морду. Орех попал в нос и скользнул в глаз. Лишившаяся глаза обезьяна заверещала от боли, её крик присоединился к воплям ранее повреждённых обезьян. Стая поняла, что происходит что-то нехорошее, и впала в панику. Шимпанзе кинулись наутёк. Вскоре ни одной обезьяны на соседних ветвях не осталось.
— Здорово это ты с лимонными орешками придумала, — сказал я Миле, — где взяла?
— Да так, завалялись, — почему-то засмущалась Мила и отвела глаза. На ветке застонал висящий из последних сил раненый Пилко. Мы кинулись втаскивать его на сук, пока не упал.
Двое самых старших детей — Писо и Аттира — подрубили лианы и перепорхнули на дерево, где белая — белая Ремина руками удерживала сломанную ногу. Все занялись делом. Одни начали резать лианы и ветки для того, чтобы перевязать сломанные руки и ноги, другие пошли искать подорожник для того, чтобы приложить к многочисленным порезам и ушибам, третьи стали готовить длинные лианы для того, чтобы спустить Пилко и Ремину на землю. Потом ещё пришлось делать носилки для Ремины. На все эти дела ушло больше полутора часов. Потом мы очень долго продирались по густым кустам, обходили занявших полянку буйволов по зарослям. Нести носилки было очень тяжело, хотя мы постоянно менялись. В итоге, когда мы пришли к воротам пещеры, они были закрыты. Воины по ту сторону ворот сделали милость и согласились записать наши имена. А нам пришлось идти к пещере «Последний приют».
Пещера последнего приюта похожа на нашу основную пещеру. Она довольно глубокая, имеет крепкие ворота. Она создана для того, чтобы те, кто опоздает к закрытию основных ворот, могли переждать здесь ночь. В пещере «Последнего приюта» регулярно меняют запасы воды, пищи и дров. Вот только никто не припомнит случая, чтобы кому-нибудь удалось пережить ночь в этой пещере. Поутру в ней находят либо одни обглоданные кости, либо людей с оторванной головой и целым телом, либо людей, выжатых до последней капли жидкости в теле. Никто из нашего племени даже не знает животных, которые так поступают. Тем более, что пещера находится внутри Загородки, куда крупные животные, по идее, но могут попасть. Поэтому название «Последний приют» имеет и второй, довольно зловещий смысл.
Когда мы подошли к «Последнему приюту», у входа в пещеру весело и очень по-домашнему горел костёр. В пещере сидел один дедушка из нашей пещеры и смотрел на звёзды. У его ног лежал огромный, с отделкой из бронзы, самострел. Очень редкая и дорогая вещь. С другой стороны лежала огромная собака. Увидев нас, старик удивился и воскликнул:
— Ух, какая у меня компания! Куда вы же, душевные, так поздно по лесам бегаете? Ну, проходите, проходите, скоротаем ночь вместе.
— А как вас зовут? — спросил Аттира.
— Вам будет удобнее всего звать меня «дедушка Марикон». Да, так будет лучше. Раньше меня звали и другими именами, очень длинными, да только что в них проку для вас? Ох, не слушайте старого деда, заболтаю я вас. Поделитесь на группы — одни бегом копать картошку с ближайшего огорода, другие за травками для раненых… я скажу, какие, третьи за дровами… ночь будет долгой. Да, и познакомьтесь с моим другом, его зовут Бек, — (собака при этих словах подняла голову и посмотрела на хозяина).
Дедушка Марикон склонился над Реминой и Пилко. Как мы ни устали, но быстро и без ссор разделились на команды и отправились выполнять поручения. Удивительно, но неторопливое бурчание дедушки Марикона вселяло спокойствие и уверенность, что мы легко переживём эту ночь. Через час мы уже вытаскивали печёную картошку из костра, а заново перевязанные Пилко и Ремино, отведав отвар из дедушкиных травок, забылись сном.
— Дедушка, а почему мы не закрываем ворота? — высказал Аттира общее беспокойство, очищая картошку.
— Не закрываем… да. Я вот что себе подумал. Все те, кто ранее погибли в этой пещере, закрывали ворота и ложились спать. Или не спали, но ворота закрывали. И погибли. А я вот думаю, что стоит держать их открытыми… смысла в этом немного, но мы хотя бы увидим угрозу. Давайте договоримся так: кто последний останется в живых, нарисует на стене то чудище, которое нас съест?
— Не хочу умирать! — заплакала Алсуна.
— А я хочу, — удивил всех дедушка.
— Как это? — спросили сразу двое или трое детей.
— У меня постоянно что-то болит. Я очень старый, и мне не для кого жить. Мои дети давно умерли от старости, мои внуки такие старые, что двигаются хуже меня, мои правнуки едва узнают меня, когда встречают, а мои пра-правнуки вообще не очень понимают, кто я такой. Так что я не против умереть. Главное не в том, умереть или не умереть, — все когда-нибудь умрут, — а в том, чтобы умереть с пользой, с честью.
— А давайте вы будете нашим другом? Мы будем жить для вас, а вы для нас, и играть будем вместе, — предложил Аттира.
— Какая прекрасная мысль! Удивительно, и как это я до неё сам не додумался? — согласился дедушка Марикон. Но мне почему-то показалось, что он улыбнулся.
Не успели мы доесть картошку, как появились первые ночные гости. Поначалу мы их не увидели, только пёс поставил уши и заворчал, обнаружив движение в зарослях. Постепенно и мы смогли их увидеть — это были гномы, невысокие уродливые создания, одетые в лохматые шкуры. В руках они сжимали короткие копья. Они шли проверить прочность основных дверей пещеры но, привлечённые светом костра, пришли к нам.
— Эти нам не опасны, постройтесь стеной, покажите им копья, — сказал дедушка Марикон и взял в руки самострел.
Гномы о чём-то шептались на отдалении, постоянно двигались, но не приближались. Дедушка Марикон выждал момент, когда несколько гномов остановились, и пустил в них стрелу. Судя по воплям, он попал. После этого гномы решили, что мы не очень хорошая добыча, и ушли. Писо и Аттира наперегонки рванули за стрелой и без каких-либо помех принесли её обратно.
— Почему они пытаются всё время попасть в основную пещеру, если испугались даже малышей? — спросил Писо.