Солнечный ветер
Шрифт:
Родителей своих я не знал – отец был то ли военным, то ли шабашником, а мать умерла при родах дав жизнь мне. Воспитали меня мамин брат со своей женой, простые крестьяне – дядя работал в колхозе водителем грузовика, тетя – медсестрой в сельском медпункте. Только теперь давно уже нет ни колхоза, ни медпункта, ни страны, которая это все строила, поэтому жили они здесь на пенсию, да подсобное хозяйство. Много раз и я, и их родной сын Рома, пытались их перетащить – я в областной, Ромка в райцентр – но они не соглашались.
Они меня не ждали, но обрадовались. Тетка тут же накрыла на стол, дядька убежал топить баню. На мой рассказ про мою внезапную безработность отреагировали они весьма сдержанно, чего нельзя сказать о моей, столь же внезапной, холостяковости. Внуки, это тема больная. У Ромы на днях родился второй, поэтому последние полгода каждый мой разговор с ними заканчивался только одним – упреками в нашу с Ирой сторону об отсутствии желания в продолжении рода. Теперь, по всей видимости, на мне в этом плане поставлен крест.
– К брату то съездил бы, – предложила тетка, – на племянника посмотрел бы.
– Хорошая идея, – по-настоящему согласился я.
Рома боролся с обыденностью как мог, не признавая безнадежность своих усилий. Он работал учителем истории в средней школе районного центра, подрабатывал таксистом и принимал для перепродажи лом цветных и чёрных металлов – в общем, выживал как мог чтобы прокормить двух сыновей и жену. Жена, Алена, не работала, по причине отсутствия работы как таковой для дипломированного архитектора, коим она являлась. Все своё время она посвящала детям, мужу и ландшафтному дизайну половины двора их дома. Вторая половина была занята железным ломом. Я решил по-быстрому попариться в бане и уехать к брату в райцентр, благо ехать было не далеко, каких-то десять километров.
Баня приморила меня основательно, так, что единственным желанием после выхода из неё у меня было желание спать. Но захватив полуторалитровую бутыль дядькиной настойки, я за десять минут добрался до одной из окраинных улиц маленького городка, как две капли воды похожего на сотни таких же умирающих, разбросанных по всей стране, где горделиво возвышался двухэтажный Ромкин дом. На стук вышла Алена.
– Артём! – охнула она. – Рома, брат твой приехал! Бросай свои книжки!
Мы обнялись. Пока Ромка спускался из кабинета на втором этаже, Алена провела меня в гостиную, где над люлькой с младшим братиком сидел Максим, их старший сын.
– А вот и Егорка, – похвасталась она, нежно покачав кроватку, отчего сын вальяжно протянул к ней свои коротенькие пухлые ручки.
– Крепыш, – улыбнулся я, наверное, немного завидуя Роме и его семейному счастью.
– Весь в папку, – согласилась Алена.
– Ну не на соседа же ему быть похожим, – с ухмылкой пробасил Рома, как-раз спустившийся к нам. Мы тоже крепко обнялись.
Хоть вид у него был уставший и осунувшийся, он старался казаться бодрым и веселым. С последней нашей встречи он сильно похудел, скинув из своих ста килограммов двадцать, отчего почти исчез живот и сам он стал казаться как-то меньше.
Алена в одно мгновение накрыла на стол какую-то снедь, водрузила посередине привезённую мною бутыль, и мы сели за стол. Снова я рассказал свою историю, как за два дня потерял и жену, и работу, и снова их возмущению не было предела, когда разговор зашёл про Иру. Особенно распереживалась Алена, вспомнив даже между делом, что у неё оказывается есть как раз совсем случайно одинокая двоюродная сестра, которая очень недурна собой. Рома в ответ на это только фыркнул, «ему то не подсовывай свою прости господи», и к этому мы больше не возвращались. Где-то через час Алена ушла укладывать детей и попрощалась со мной.
– Пошли покурим, – тут же шепнул мне брат и мы вышли во двор.
– Хорошо у тебя тут, – я выпустил струю дыма в звёздное небо и прислушался к тишине. – Жена, дети. Тихо.
– Тихо как в гробу, – вздохнул Рома и присел на деревянную балку. – Работы нет, денег нет, продуктов каких-то для мелкого, и тех нет! У него непереносимость лактозы, так за смесью мне приходится в соседний город сорок километров ездить!
– Непереносимость лактозы? – переспросил я. Для меня это было сюрпризом.
– Да, – кивнул брат. – Хрен знает откуда. Как будто и так все просто в нашей жизни.
Я присел рядом с ним и пристально на него посмотрел, пытаясь разглядеть знакомые черты. Он всегда был оптимистичен и ничто, казалось, не могло его сломить. В нем жил настоящий казацкий дух наших далёких предков, он любил место где родился, всегда высмеивал меня за то, что я уехал, а когда построил дом и родил сына, уверенность в превосходстве собственного духа над остальными была в нем несокрушима. Сегодня я впервые услышал в его голосе нотки тоски.
– В школе все меньше детей, а соответственно и работы у нас, учителей, – меж тем продолжал он. – На следующий год в первом классе только на один класс ребятни набралось, через десять лет, вообще никого не будет, все уезжают отсюда. Металлолома почти не несут уже, так алкаши старые кастрюли тащат. В такси пока есть работа, но с каждым годом налог все больше, бензин все дороже, а заработок все меньше.
– И что думаешь? – этот разговор был мне абсолютно в новинку и чего ждать от него дальше я не мог и предположить.
– А что думать? – переспросил Ромка, – барахтаться в этом болоте дальше, деваться некуда.
– Уехать не думал? – закинул я удочку.
– Куда? – меланхолично ответил он вопросом на вопрос, – в областной? В Москву? Мой дом здесь больше чем за миллион я не продам, за эти деньги в области однокомнатную не купишь, а про Москву я вообще лучше промолчу. У меня двое детей, не забывай. И тут у меня кроме зарплаты учителя и таксиста есть ещё какой-никакой подработок.
– Ипотека, все дела, – я сам не верил в то что говорил, но ничего другого на ум не приходило.