Солнечный ветер
Шрифт:
— Что ты планируешь делать завтра?
— Ты мне компанию все равно не составишь, — включила свой привычный режим принцессы Милана, — поэтому завтра пойду днем в бассейн, а вечером в клуб. Так и знай!
— Господи… ты так и бегаешь по танцулькам?
— А с чего мне дома сидеть?
— А если дома буду я?
— А тогда и посмотрим!
— Я вас больше не подведу. Я приеду послезавтра и буду с вами.
Она вскинула на него глаза и, вмиг став серьезной, сказала:
— Я очень хочу тебе верить, Назар. Правда. Нам всем это нужно. Но лучше не обещай всего и сразу.
Назар помолчал. Понимал ее слишком хорошо, чтобы спорить. Когда-то она
— Я никогда не говорил тебе. Спасибо за сына, Милан.
— Какой же ты все-таки болван! — фыркнула она и больше не думала, не позволила себе думать — потянувшись к нему, обняла за шею и коснулась губами его губ. Его шевельнулись в ответ. Это было иначе, чем тогда, под ее дверью, когда спешно, почти случайно. И это было иначе, чем в Милане, когда он навязывал ей свои прикосновения. Иначе, чем он помнил. Иначе, чем тысячу лет назад, на заре мира, когда солнце было зеленым.
Он целовал ее со всей нежностью, на которую, оказывается, был способен. Он ласкал ее каждым узнающим заново движением. Он изучал ее и словно впечатывал — и в нее, и в себя — этот поцелуй. Короткий, потому что время слишком быстро бежит. Долгий — потому что оторваться сил не было.
На щеках ее он все-таки чувствовал слезы. И ощущал, как она трепещет, прижимаясь к нему, будто тоже всю себя в нем хочет запечатлеть. Вот как от нее, такой, уйти? Как? Как?!
Шамрай замер. И медленно отстранился. Первым, потому что он должен был.
После провел ладонью по ее лицу — стирая с него жар и желание.
И подтолкнул к подъездной двери, одними губами проговорив: «Иди, я скоро приеду».
«Я скоро приеду». Пусть для нее это будет скоро. Для него — пусть будет мир, в который он вернется…
19
… из войны. Из его собственной необъявленной войны — непонятно с кем больше: со Стахом или с собой, прежним, который все еще довлел над ним, вырываясь диким зверем наружу. И тогда он совершал жестокие вещи, ни с чем и ни с кем не считаясь, и уже не узнавая себя в побеждающей раз за разом тьме, хотя каждый раз надеялся на победу света.
Сверху, с чернеющих крон деревьев, прокричала птица из тех, что подают голос после заката. Назар вскинул голову и вгляделся. Ничего. Тихо. Только незримо сменилась реальность, в которой он находился. Но это и к лучшему, потому что в ней — он знал, как вести себя. В ней было намного проще, чем все последние годы среди нормальных людей, не ведающих меры боли, отведенной в качестве платы за поступки — добрые ли, злые ли… какая разница. Он рос в ней, знаком был всю свою жизнь с ее правилами. И ощущал своим звериным чутьем, что начеку нужно быть всегда.
Движения его изменились, стали резче, точнее. Даже взгляд другим сделался — как когда-то давно, его заволакивало непроглядной мглой. Этого мглистого взгляда боялись все. Копачи в янтарных канавах, их семьи, норовившие свое урвать, парни из охраны, которыми он командовал, Бродецкий, едва не прибитый им, даже родная мать — и та побаивалась его. Лишь два человека могли справиться с ним, с таким. Стах и Бажан. Бажан — добротой, а Стах — властностью. Бажана нет давно, а Стах — враг. А врага надо уничтожать.
Назар сбежал вниз с крыльца Миланкиного дома, не оглядываясь, потому что если оглянется, то себя уже не отдерет, и тогда вопрос не будет закрыт, а долг — отдан. Отдача долгов — не менее важна, чем уничтожение врага. А если это еще и совпадает…
Он бросил свое тело в машину, завел двигатель и рванул с места, мало задумываясь над тем, что ему делать. Сейчас главное — добраться поскорее до Рудослава, не теряя ни минуты. Домой заезжать времени не было при таком раскладе. Потому только на какой-то заправке за пределами города он сначала отзвонился Косте, выдал указания глаз не спускать ближайшие сутки с Миланы и Данилы, потом отписал Дарине, что кошка еще некоторое время побудет у нее. Она немедленно перезвонила, пришлось рассказывать ту же сказочку, что и Милане. Но так даже лучше — пусть показания сходятся, если что. Вряд ли они стали бы их когда-то сличать, но чем меньше дорогие ему женщины знают о происходящем, тем для всех будет лучше. А он вернется. Через сутки — он вернется, точно зная, что Стах больше никому из них не грозит.
«Почему ты не мог оставить это ужасное животное у своей Миланы? — возмущенно фыркала Дарина в ответ на его пояснения. — Она уже неделю как отобрала у меня семью! Влад с ней целыми днями сюсюкается, Марысе года нет, а она за ней хвостиком по пятам ползает. Не удивлюсь, если и первый шаг сделает по направлению к кошке!»
«Ну и чего возмущаешься? Выдыхай как раз», — усмехнулся Назар, глядя, как дворники сметают со стекла мелкие капли дождя, начавшегося, едва он покинул Кловск. Господи, мерзость какая-то. Сплошная непроходящая мерзость. Ведь даже гарантий нет, что Стах не слушает его разговор. Едва эта мысль пришла в голову, Шамрай на секунду отнял трубку от уха, внимательно взглянув на нее. Он бывал в доме Шамрая-старшего не один и не два раза, да даже в этом году, до всего, подключался к общему вайфаю, пока они чаи гоняли… а когда дядьке крышу рвануло настолько, что он с катушек слетел, неизвестно. Сумасшествие какое-то… но чего стоило вирус запустить, взломав защиту телефона? Мог? А черт его… Характер у него всегда не сахар был, и поступки он совершал самые разные. Но еще несколько месяцев назад Назару бы в голову не пришло, что Стаха занесет настолько, что он похитит ребенка. А оказалось, что занесло его уже слишком давно. Жизнь подменил им всем. И себе. Себе тоже — он ведь так отчаянно пытался обмануть судьбу. Для чего? Неужели, потому что и правда верил в свою исключительность?
Назар перевел дыхание. И как можно беззаботнее выдал:
«А Марту я послезавтра заберу, будешь Марысю к ней в гости водить. И к еноту Грыцю».
«Господи, ты псих! Решил еще и енота завести?!»
«Не-а. Енот есть у Даньки, представляешь?»
«Да где ж они его держат?! В квартире, что ли?»
«А вот тут непорядок, согласен. Для нашего зверинца нужен будет простор».
«Вашего?»
«Нашего, Даринка, нашего».
«Тебя поздравлять, что ли?»
«Нет. Рано пока».
«Рано?! То есть — просто рано? Вот это да! И ты молчишь?!»
«Пока говорить нечего. Вот когда мы сойдемся…»
«Назарио! Вот ты болван, а!»
«Милана сегодня тоже так сказала», — рассмеялся Назар.
«Учти, ты еще обязан привезти их к отцу на Рождество. Как хочешь — так и делай, мне все равно как».
Рождество. Тут хоть бы и правда до послезавтра дотянуть. До послезавтра — до нормальной жизни, в которой Стаха уже не будет. И его самого не будет такого, каким он был с того дня, как на его глазах закопали в янтарной яме людей, которые только что были живы. Такого — он себя ненавидел, потому что это и было отражением Станислава Шамрая. Его творение.