Солнечный ветер

Сейчас

Даня

— Я знаю, что я тебе в следующий раз подарю на днюху. Я тебе пекарский камень подарю. Матери все равно бесполезно, а из тебя, может, и будет толк. Круглую делаем или квадратную? И где у вас скалка? — Олекса обернулся к парнишке и подмигнул ему. Ярко-оранжевый передник на его мощной грудной клетке, обтянутой черной футболкой, смотрелся несколько

— Павлуша меня к тесту не допускает, — деловито отозвался отрок и принялся шуршать по кухонным шкафам в поисках запрашиваемого инвентаря, — говорит, я только грязь разведу.

— Это идиотский стереотип. Тесто мужиков любит. Особенно когда с мясом. А грязь как разведется, так и уберется. Духовку на 250 градусов включи.

— Ну ты же знаешь Павлушу. Она вообще никого на своей кухне не терпит, кроме тебя, и то, потому что ты ее подкупаешь. А мне приходится сюда проникать почти незаконно, — широко ухмыльнулся Данька и издал радостный вопль: — Нашел!

— Давай сюда, — громыхнул Олекса и забрал у парня скалку. — Короче, сначала раскатываем тоненько. Делаем круглую заготовку. Смазываем соусом, несколько капель оливкового масла… Потом перекладываем на противень… в идеале, конечно, на камень, но уж как есть… и печем первые десять минут при двухстах пятидесяти градусах. Тогда корж будет хрустящим. Если хочешь помягче, то печь сразу с начинкой. Но мы же любим больше хрустящие, да?

Данька кивнул, подтверждая истину, провозглашенную крестным. Хрустящие даже мама себе иногда позволяет. Подперев голову кулаками, мальчишка уставился в духовку, будто пытался взглядом ускорить процесс, когда рядом с ним появилась черная лапка с тонкими растопыренными пальчиками и длинными коготками, которая принялась быстро обследовать столешницу.

— Грыць, фу! — рявкнул Олекса и запустил под стол черриком.

— А он холодильник научился открывать, — со смехом сообщил Даня, наблюдая как енот, подаренный ему все тем же крестным на прошлый день рождения, ловко поймав помидорку, быстро сунул ее в пасть и снова направился к столу. — Павлуша возмущается.

— Фигасе эволюция! А писать ты его пока не учил?

— Не, нафига? — мотнул головой парнишка. — Можно, конечно, приобщить к мытью посуды. Чтобы Павлушу задобрить.

И он снова рассмеялся. Когда Даня смеялся, на его щеках сверкали ямочки, чрезвычайно похожие на материнские. Да и светлые глаза жмурились точно так же. Смазливый парень, капец какой смазливый. Девчонки небось уже сейчас заглядываются, они взрослеют быстрее.

— Мне иногда кажется, что ты Павлуши остерегаешься больше, чем матери, — хмыкнул Олекса и снова шикнул на енота: — Грыць, я кому сказал, фу! Исчадье ада, блин! Отъел же пузо. Ты ему сладкое хоть не даешь?

— Я — нет. Он сам берет, — вздохнул Даня.

— Ему ж только овсяное печенье можно!

— Ну мы прячем. Он находит. Это ж енот-ищейка!

— Там мать меня не проклинает за это чудище?

— Ты б уже давно знал, если бы это было так, — отмахнулся Данька.

— Ну да, получил бы по шее. Что она вообще? Как Джордж Клуни поживает?

Олекса имел дурацкую привычку каждого нового звездного ухажера Миланы называть Джорджем Клуни. Но это лишь потому, что им всем без исключения невероятно шли смокинги и галстуки-бабочки. И на красных дорожках они мелькали не менее регулярно.

— Сам ее спрашивай, если интересно, — буркнул крестник и, подхватив на руки Грыця, сунул ему еще один черри.

Приятелей матери Даня не особенно жаловал, но его с ними параллельное существование не давало причин для явного проявления антипатий. Вот только текущий Джордж Клуни подзадержался. Более того, уже дважды появлялся в доме. Первый раз — просто потоптался на пороге, пока Милана повертелась напоследок перед зеркалом. А во второй — мать притащила его на обед. И это напрягало. Причем против такого бесцеремонного вторжения были и Данила, и Грыць. Последний, кажется, ревновал даже посильнее сына, неодобрительно оглашая квартиру громким шипением.

— Зато они на фотографиях хорошо вместе смотрятся, — философски заключил Олекса и сунулся к духовке. — Так, достаем. Данька, возьми пару яиц, выбьем сверху на начинку.

— И че? — не сдавался крестник, отпуская енота, и устремился к холодильнику.

— Ну ты ж умный, сам прикинь, че. Неплохо для репутации обоих, между прочим. Да и вообще… вот ты ей счастья хочешь? — одновременно с этим вопросом кто-то резко взбодрил их расслабленно-кулинарную атмосферу резким звонком в дверь. Олекса вскинул руку, взглянул на часы и приподнял брови: — Для Миланы рано. Ты кого-то еще ждешь?

— С пацанами мы завтра в квест-комнату идем, поэтому только маму и тетю Марусю с мелочью, — удивился и Даня, после чего высунул любопытный нос из кухни. С этого наблюдательного пункта ему хорошо было видно, как Павлуша распахнула дверь и отступила в сторону, пропуская в квартиру Наталью Викторовну.

С бабушкой Данила познакомился совсем недавно, потому все ещё изучал ее как нечто диковинное и непонятно для чего предназначенное. С ней они иногда встречались — либо у нее дома, либо на нейтральной территории, она стремилась что-нибудь ему подарить — дорогое и часто ненужное, звала куда-нибудь съездить вместе в отпуск, но все же не слишком настаивала и не слишком ему докучала, вела себя мирно и явно очень хотела наладить отношения и с ним, и с мамой, которая тоже душу нараспашку распахивать не стремилась.

Даня всегда знал, что со своими родителями мама не общается, в причинах разобраться не пробовал, но сказанное однажды «нас там не очень хотят видеть» усвоил. Это легко компенсировалось тем, что их в принципе много где в других местах жаждали повидать. И дефицита общения, внимания и любви у Дани точно никогда не было.

Тем более неясно — что это за зверь такой невнятный, бабушка. Енот понятнее.

А эта… появилась одномоментно, по телефонному звонку полгода назад, после которого мама сделалась грустной и сказала, что умер ее отец и надо помочь ее матери.

Сейчас Наталья Викторовна, душно пахнувшая насыщенным сладким парфюмом, крутилась в прихожей у зеркала, поправляя прическу, пристраивая Павлуше сумку и что-то приговаривая. А потом заметила внука и широко ему улыбнулась.

— Данечка! — воскликнула она, всплеснув руками. — С днём рождения, дорогой! Поди-ка сюда, за уши тебя потаскаю.

Внук бросил озадаченный взгляд за спину, а потом, обратно повернувшись к Наталье Викторовне, осторожно поинтересовался:

— Это зачем это еще?