Солнечный зайчик. Шанс для второй половинки
Шрифт:
– Да я согласна, Жумагалей Ахмедович, не надо меня так уговаривать!
– Ну и прекрасно, пойдёмте в мой кабинет, Ирина Сергеевна, будем оформлять Вас на работу.
Ирина Сергеевна и директор вышли, а я скомандовал:
– Слышали, что сказал профессионал? Слабо мы играем! Давайте-ка порепетируем «Всё только начинается», особенно проигрыши. Поехали!
Вскоре вернулась радостная Ирина Сергеевна.
– Ребята, с этого дня я официально работаю с вами.
– Ура-а-а-а! – завопил ВИА в полном составе.
– Спасибо. Ваш репертуар я прослушала, однако, впереди у нас знаменательная дата: Первое сентября. У нас есть песня к школьной линейке?
Все взоры тут же повернулись ко мне.
– Ви хочите песен? Их-таки есть у меня! Слушайте.
И я запел песню, которую в той жизни, в теле Елены Ивановны разучивала с внучкой к линейке первого сентября:
Приветливо снова и снова
Весёлый звонок прозвенит.
Все дети на свете к урокам готовы —
Да здравствуют школьные дни!
Здравствуй, школа, здравствуй!
Здравствуй, мир прекрасный!
Самые счастливые года,
Добрые уроки и учитель строгий
С нами остаются навсегда. 20
– Ну, как? – спрашиваю закончив.
– Прекрасно! Именно то, что надо. – Ирина Сергеевна сразу же взяла бразды правления в свои руки – А сейчас мы займёмся работой над этой песней.
Работа началась, и мы очень быстро поняли, что Ирина Сергеевна под личиной красивой женщины скрывает свою истинную сущность – свирепого диктатора. Но… назвался груздём – полезай в кузов.
20
Слова и музыка И. Потехина.
***
Ночью меня разбудил какой-то шум и треск, доносящийся с соседней улицы. Быстро одевшись, выскакиваю из дома на двор. Несмотря на ночь очень светло, и немудрено: на соседней улице полыхает дом.
– Сынок, что случилось? – высунулся из окна отчим.
– Папа, там, кажется, дом хромого Иваниенки горит.
– Докурился в постели, пьянь дурная! – в сердцах выругался отчим – Может, успел выскочить, беги, Юра, проверь, да возьми что-нибудь дверь ломать. А я следом пойду.
– Хорошо, батя!
Схватив топор, я побежал на пожар. У горящего дома уже суетилось несколько женщин, двое мужиков притащили с собой погружной насос, и теперь прилаживали его в колодец. Удлинителей не хватало, и один из мужиков полез на столб, чтобы подключиться прямо к проводам.
Я подбежал к пожарищу, и первым делом срубил проводку, подходящую к дому: никому не надо чтобы, когда начнут заливать водой, кого-нибудь долбануло током. Женщины тут же, без команды, подхватили палками обрубки проводов, и оттащили в сторону: для безопасности.
– Дядя Валера вышел из дома, не знаете? – спрашиваю у суетящихся рядом баб.
– Не-а, он тама, у внутрях! – уверенно ответила одна из них.
Ну что делать! Бросаюсь к дверям – заперто. Ударил плечом раз, другой, дверь крепкая, даже не шелохнулась. Ну что делать, подскакиваю к окну, и в три удара выношу двойную раму: изнутри ударил дым и жар.
– Дядя Валера!
Нет ответа, хотя… вроде какое-то мычание послышалось.
Я уже собрался нырнуть в горящий дом, но сильная рука, схватившая за шиворот, остановила меня.
– Куда, Юрка! Опалишься весь, как та свинья. Дай оболью!
Обернулся. Рядом весело скалился сосед, Сашка Цаплин. Сашка такой: вечно лыбится, хотя не раз крепко получал за неуместные ухмылки. Он только на похоронах бывает серьёзным, да и то не всегда.
– Обливай.
Сашка быстренько опрокинул на меня ведро с водой, а из другого ведра достал мокрую тряпку, похожую на рваный мешок.
– А это сверху накинь. Я бы сам полез, да вишь ты, шибко маленькое окно.
И я нырнул в окно, оказавшееся кухонным. Страшно!
Четыре шага, и я оказался у двери, ведущей в большую комнату. Залу, как называют их в здешней местности. Потолок в зале уже горел, испуская жар, дым клубился под потолком. Горели телевизор, этажерка с книгами, угол стены и дальний конец дивана. Рядом с диваном лежал Валерка Иваниенко. Руки его были связаны за спиной, ноги связаны и привязаны к дивану, так что он не мог отползти далеко. Валерка в отчаянии дёргался, но диван стоял крепко: он ножкой застрял в щели неровного пола. Подскакиваю к Валерке, с немой мольбой глядящего на меня, и топором перерубаю верёвку, спутывающую ноги. Впрочем, с немой – это я погорячился – во рту Валерки кляп, он пытается кричать, но всё равно ничего не слышно, кроме довольно громкого мычания. Ладно, кляп потом удалим, сейчас времени нет.
– Вставай, дядя Валера! – подхватываю Иваниенку за подмышки, помогая встать, но тот коротко взвыл, и обмяк в руках.
– Твою же мать! – роняю тело и смотрю на свои руки, густо покрытые кровью. – Экий ты скользкий, прямо не мужик, а рыба какая-то, но вытаскивать тебя всё равно придётся.
Снова хватаю обмякшего Валерку, и тащу к выбитому окну: путь к двери уже отрезан огнём. Твою же ж маму! Жить-то как хочется!
– Ну что там, живой Валерка-то? – крикнул Сашка Цаплин, дежурящий у окна.
– Живой. Только он раненый и связанный – кашляя от дыма, отвечаю Сашке – Держи!
Сашка подхватил тело, и помощью подоспевшего мужика вытащил. Я полез, было, следом, и тут кровля начала рушиться. Уже почти выскочил, да упавшая балка ударила меня по ноге.
– Мать-мать-мать! Больно-то как!
– Юра, сынок, что с тобой? – подбежал отчим, и подхватив меня на руки, отнёс на противоположную сторону улицы, подальше от суеты.
– Па, мне бревном по ноге попало, ушиб, наверное, сильный.