Солнышко Алеша
Шрифт:
Всего лишь один год выпал из жизни девушки, но сколько в нем было горя и печали, ведь эта девушка была никто иная как Настя ... , Настя Дашкова. Но она ничего еще не знала, не помнила, а вспомнила Алешу и счастливая улыбка озарила ее исхудалое лицо, но беды да дурные вести уже стояли у дверей.
Прошли в суетах, дождях и слезах сентябрь, октябрь и вдруг в первых числах ноября нежданно-негаданно возвратилось тепло, снова засверкало солнце и даже ветер приутих и перестал тревожить до поры золотые паруса деревьев.
Накануне октябрьских праздников, Настю выписали из больницы и Анна Семеновна, которая за это время успела попривыкнуть
А Алешу всю эту осень продолжали и продолжали мучить видения постепенно размывая границы реального мира. Пример тому, что он начал постепенно сходить с ума, его правдомания: он начал говорить то, что думал всегда, всем и обо всех. Да еще начал призывать называть вещи своими именами, как например, нынешних коммунистов стал звать не иначе как социалистами и даже предлагал друзьям-интернационалистам создать Коммунистический союз или Координационный Совет. В общем, человек был не в себе и цеплялся за каждое слово. Он, нам это даже страшно подумать, обвинял САМОГО ... в недопустимой забывчивости. Дескать, обещал товарищ на съезде, что все письма трудящихся к съезду будут рассмотрены потом ... после съезда, но прошел год, а ответы на свое письмо Алеша, увы, так и не дождался и теперь смел еще и утверждать, что его письмо с социально-экономическими предложениями выбросили не читая.
А Алеша читал много и, возможно, не то, что надо, так как все призывы на борьбу за перестройку начал считать просто провокацией, потому что почти вся надстройка по-прежнему оставалась в руках врагов перестройки, а так как профсоюз и часто густо (будем честны до конца) и парторганизации продолжали, но, главное, что и продолжают, под дудку администрации танцевать краковяк, этим приспособленцам развитого социализма, по-прежнему, не составляло особого труда заткнуть рты всякого рода борцам за перераспределение общественных благ. Он, этот Алеша, даже выборы директора на РАФе считал спектаклем-пародией.
В общем, человек свихнулся окончательно, так как даже родная жена, видя, что уговоры на мужа не действуют, стала в нем постепенно разочаровываться.
На производстве же, после того, как он сильно увлекшись спором о делах дней сегодняшних, «приплел» сюда и дела цеха, обвинив начальника тех бюро, человека заслуженного : секретаря парторганизации цеха, дважды орденоносца - в прямой ответственности за развал производства, и призвал вернуться к технологии, заложенной фирмой-изготовителем, с ним разобрались быстро: перестали выбирать в президиумы собраний и стали потихоньку «общипывать перья».
Но парня и это не остановило, и он постепенно дошел до ручки и даже проклял социализм ради коммунизма. И это, в то время, когда слово «коммунизм» стало постепенно исчезать из газет и лозунгов, стало стыдливо умалчиваться и все потому, что многие где-то чуть-чуть изучали философию и, видя, что берег коммунизма далеко за рекой в голубой дымке, не находили ничего лучшего, как продолжать брести спотыкаясь о все большие и большие завалы берегом социализма, надеясь не на знания, а на зрение: им казалось и продолжает, увы, казаться, что где-то там у линии горизонта два берега все таки сходятся. Но были, правда, все же и такие, что начали было призывать: «Давайте, мол, мост строить!» Но мост - это пролеты-десятилетия единого целого, требующие точных расчетов комплексного социально-экономического строительства. Все это очень долго и очень сложно, а проще, оказалось, прицепить этим чудакам ярлык торопыг-максималистов и, не давая им ни слова, ни печати, ни митингов, забыть о них ... и стали максималисты негласны, а все остальные согласны и единогласны.
Но хватит об этом, ведь общественная жизнь в художественных произведениях служит лишь фоном, на котором разворачиваются любовные коллизии. А жизнь есть жизнь: она струится изо дня в день мимо нас, одаривая язвами и инфарктам, и каждый, если пороется в своих аппендиксах памяти, найдет, что о ней сказать.
Поговорим лучше о любви, хотя бы и несчастной.
Выйдя из больницы, Настя уже знала обо всем: и о смерти родителей, и о женитьбе Алеши.
Какими словами описать все то, что она пережила, передумала, да и найдутся ли такие слова?! Да еще, так получилось, что выписали Настю из больницы в день годовщины смерти родителей.
Родной дом встретил девушку паутиной и пылью, запустением и безмолвием и Настя, испугавшись этой могильной тишины, выбежала снова на улицу.
Слезы застилали глаза и побрела девушка, ни ведая куда и ноги сами привели ее на городское кладбище. Спросив у сторожа ряд и номер, Настя вышла в сумрачную тень кладбищенских аллей. Несмотря на субботний день, здесь было тихо и пустынно. И только у их семейной могилы сидел сгорбившись какой-то седой старик и нарушал тишину не громким бормотанием.
«Наверное ошибся оградкой», - подумала Настя и тихо тронула старика за плечо.
Старик поднял голову.
– Алеша!!!
– испуганно вскрикнула девушка и охнув опустилась на скамейку.
– Настенька!
– целуя Настино лицо, волосы, руки, радостно забормотал Алеша, - почему ты сегодня так долго не приходила. Я тебя так ждал, так ждал..., - и вдруг совсем упругим голосом, Подожди, Настя! Не умирай..., - и начал рваться с Настиных объятий.
Целый месяц пролежал Алеша в беспамятстве в больнице и Настя ни днем, ни ночью не отходила, от его постели ни на шаг.
Забылось все: и женитьба, и измена ... лишь бы жив был.
А когда Алеша пришел в сознание и стал потихоньку поправляться, необходимость и старое ворошить отпала сама собой, так как пока Алеша болел, жена его бросила. «Не нужен, дескать, муж-калека,» - и укатила с молоденьким лейтенантом в далекие, но южные края.
Алеша кругом считал себя виноватым, но оправдания себе ни искал, хотя и сам-то не знал всей правды о своей женитьбе. Еще до их знакомства, Валентина забеременела, но ее дружку был чужд семейный очаг и в один прекрасный день парень исчез в неизвестном направлении. Дочери не удалось скрыть от матери эти обстоятельства и Дора Михайловна, женщина решительная и предприимчивая, женила на Валентине Алешу, воспользовавшись тем, что парень (после аварии спаситель и спасенная с ожогами лежали в одной больнице) пришел в палату проведать ее дочь и провел с ней полчаса наедине.
Алеша был честен до наивности и Доре Михайловне не пришлось повторять свои требования дважды.
Правда, Валентина потом сделала тайком аборт, так как ее прежний дружок очень уж был жгучим «шатеном».
Прошел еще один год. Алеша с Настей поженились и вскоре в их семье ожидается прибавление. Алеша твердо убежден, что это будет девочка и уже выбрал имя «Алена».
Здоровье Алеши поправилось, письма с социальноэкономическими предложениями писать он перестал, видения исчезли и города будущего уже не терзают его воображение.