Соло для 'калаша'
Шрифт:
Они прошли в ярко освещенную комнату, декорированную известным американским дизайнером. Огромная тахта под старинным позолоченным балдахином была уже приготовлена. Многочисленные зеркала отбрасывали на ложе свет хрустальных бра.
Сажин указал гостье на ночной антикварный столик в стиле "буль".
– Можешь раздеться здесь.
Женщина, тайком рассматривая роскошную обстановку спальни, прошла к столику и стала снимать с себя украшения.
Каждое ее движение было грациозным и выверенным до тонкостей.
"Восхитительная
"Моя жена даже под наркотиками не смогла бы вообразить себе такую картину..."
Медленно, как удав, скользнул он к раскинувшемуся на тахте обнаженному телу.
– Дай, я тебя рассмотрю.
– Сажин легко раздвинул ноги гостьи и внимательно осмотрел волнующие сокровенные места. Они были так же прекрасны, как и лицо: начисто выбритый лобок по-детски припухал на вершине сладострастной полуоткрытости, ослепляя нежной белизной.
Сажин тронул плавные склоны половых губ, шелковистых, слегка подавшихся в стороны, затем раздвинул упругие складки и увидел терпкий цветок нежнейшего розового цвета. Женщина молчала. Протянув руку к столику, он увлажнил палец в баночке с любрикантом и нетерпеливо окунул его в манящий омут. Женщина громко застонала...
Утром, утомившись от любовных утех, Сажин звонком вызвал Глеба. Женщина, прикрывшись простыней, отрешенно посмотрела на вошедшего.
– Глеб, мы закончили.
– Сажин встал и начал одеваться.
– Проводи нашу гостью...
– Зажав пиджак под мышкой, он вышел.
Проводив даму, Глеб вошел к Хозяину.
Тот, сгорбившись, сидел у камина и смотрел на огонь.
– Все в порядке, - доложил помощник.
– Покажи мне, что вы там наснимали, - Сажин повернулся в сторону большого, почти во всю стену, экрана.
– Сейчас...
– Глеб нажал на кнопку пульта. На экране возникли извивающиеся тела.
– Отлично, - Сажин, не отрываясь, смотрел на безумную игру плоти, на искаженное лицо его гостьи.
– Звук!
– приказал он, и по залу загуляло эхо сладострастных стонов.
Глеб равнодушно смотрел на любовную оргию.
– Прекрасно.
– Сажин вновь отвернулся к камину.
– Ты уверяешь, муж от нее без ума?
– Надышаться не может.
– Запомни, Глеб, - нет для мужчины большего несчастья, чем любить собственную жену, - Сажин хрустнул пальцами.
– Из всех вредных пристрастий самое разрушительное - привязанность к семье, то есть к ее женскому началу...
– Я почему-то думал наоборот, - осмелился возразить Глеб.
– Это по неопытности, - Сажин сгорбился еще сильней.
– Миллионы мужчин в мире страдают от мысли о своей неспособности предотвратить измену жены.
Семья - это что-то вроде социализма: все крадут и все знают, что все крадут, но если не красть - то как жить?
– А как действительно в таком случае жить?
– поинтересовался Глеб.
– В одиночестве, - уверенно сказал Сажин.
– И хватит об этом! Финал для гостьи подготовлен?
– Да. Завтра при посещении банка ее собьет машина.
– Отлично. Собаке - собачья смерть...
точнее говоря,суке. Верно?
– Так точно.
– Значит, так, пусть ее муж сначала немного поубивается... Дня три, думаю, ему хватит, чтобы достичь вершины горя?
– Думаю, хватит, Иван Григорьевич.
– На четвертый эта видеокассета должна ему лечь на стол - пусть утешится.
– Глаза Сажина безумно загорелись.
– Пусть...
– Будет сделано.
– От кого он ее увел?
– Предыдущий был художник. Талантливый неудачник.
– Да. Такая красотка была ему не по карману. А нынешний, говоришь, бизнесмен?
– Бизнесмен. И преуспевающий.
– Пусть теперь на всю жизнь усвоит: сука, она всегда - сука.
– Сажин дал понять, что разговор окончен.
Глеб, кивнув, вышел.
Сажин в задумчивости подошел к компьютеру и машинально набрал строку из стихотворения: "Влюбился в стену лоб...".
В кабинете Ладиса было оживленно.
Директор, вальяжно развалившись в кресле, с интересом слушал рассказ Клима и Стремы о подробностях поездки за книгой. Те, уже слегка подогретые спиртным, говорили громко, то и дело перебивая друг друга.
– Мы уже думали - хана!
– Клим провел рукой по горлу.
– Антиквара замочили, а книги в квартире нет, только телефон и фамилия того мудака, которому, с его слов, он отдал книгу. И тут меня словно током шибануло: те двое, что днем приходили, были со спортивной сумкой.
Смотрю, а она за креслом, в углу стоит.
Полная. Раз не распакована, думаю, значит, или кому-то еще передать ее должны, или забыли. Шансов - один из тысячи.
Но я везучий, - он довольно ухмыльнулся, - утром те вернулись как миленькие.
А там уж дело техники... Кровушки, правда, пролили: еще двоих пришлось...
– Ваше счастье, что все получилось.
– Ладис бросил возбужденный взгляд на сидевшую рядом Жанну.
"Наживка", на которую безошибочно клевали "нужные" в тех или иных ситуациях мужчины, была его давнишней подружкой. Последнее время она почти постоянно находилась в разъездах, и директор уже изрядно соскучился по ее манящему телу.
Но дело есть дело: Жанне первой приходилось уезжать на место предстоящей "операции" и возвращаться оттуда последней.
– Еще не раз получится!
– Клим крутанул на пальце связку ключей, блеснувшую золотом нательного крестика.
– Что еще там у тебя?
– протянул руку Ладис.
– Трофей.
– Хорошая работа.
– Директор осмотрел крестик с обеих сторон.
– Зачем он тебе?
– Память о дырке в спине.
– Клим потянул связку на себя.
– Не продается и не дарится, - предупредил он.