Соло для капитана с оркестром
Шрифт:
«Ай да Володька!» – подумал он.
Положив себе полную миску, Сашка устроился за кухонным столом с краю – слушать. Но Катерина уже заканчивала.
– Классная песня! – воскликнула Санька.
– Это тебя ребята с того каботажника научили?
– Да, с корабля, на котором я на Завиток шла, – кивнула Катерина.
– По-моему, нам нужно ее доработать для нашей группы. Просто стыд, если мы не будем поддерживать концертные навыки. Зря, что ли, на фестивале побеждали? – с энтузиазмом проговорила Сандра.
Ее энтузиазм показался Сашке немного наигранным, но лучше
– Тут нет партии для ударных, – нахмурилась Белка.
– Да и губная гармошка не больно-то в тему, – приподняла брови Людоедка.
– И куплетов всего два, – поддержала Катерина. – Как ты собираешься ее раскладывать?
– Да ерунда, придумаем сейчас что-нибудь! – Сандра лихо махнула рукой. – Партию для ударных можно вставить куда угодно.
– И в колыбельную? – Белка перестала хмуриться, но начала ехидно улыбаться.
– Куда угодно. Спорим?
– Упаси меня предки! – засмеялась пилот. – Ладно, а что ты с длиной хочешь делать? – настаивала Катерина.
– Ничего, это даже лучше, что короткая – сейчас все эстрадные песни такие. Один куплет повторим, а проигрыш в середине надставим!
– Собираетесь идти скользким путем эстрады? – хмыкнула Людоедка.
– А, где наша не пропадала! – победно улыбнулась Сандра, почувствовав, что остальные настроились на нужный лад. – И кончайте упаднические разговоры: эта песня не подойдет – какую-нибудь еще переложим, не все же нам «пиратскими» промышлять.
Она имела в виду песни «Веселая пиратская» и «Грустная пиратская», которые в кают-компании играли чаще всего.
Сашка спрятал улыбку: чаще всего они играли эти песни как раз потому, что Санька их очень любила.
Сандра тем временем достала нотные листы и принялась соображать. Людоедка и Бэла присоединились к ней, заглядывая через плечо и поправляя. Обе знали нотную грамоту и обе имели собственное мнение о том, как и что лучше всего сделать. Сандра ругалась по-норвежски, но прислушивалась.
Катерина в спор не вступала, но с интересом прислушивалась, перебирая струны гитары.
Сашка незаметно для себя прикончил последнюю ложку каши и пошел к горшку положить еще. Им овладела задумчивость. Сандра не позвала его разбираться с нотами вместе, а самому присоединиться ему показалось неловким.
Еще один аспект капитанства? Невидимая, неосязаемая стена между ним и друзьями?
Или дело просто в усталости?
– Саныч! Сколько можно мучить несчастную кашу? – воскликнула Сандра. – Ты над этой тарелкой уже минут десять сидишь! Давай сюда, поможешь мне придумать партию для альта!
Сашка отставил миску и с облегчением пересел к обеденному столу.
«Как хорошо, что у нас есть музыка! – подумал он. – Раз-два – и ни сомнений, ни неловкости!»
Краем глаза он заметил, как захлопнулся люк в рубку.
И вспомнил: Крестоносец же ни на чем не играет. Ну, или, по крайней мере, не играл, когда они учились в Академии.
Жизнь на борту «Блика» понемногу входила в свою колею. Очень помогали спевки и сыгровки: добавить барабанную партию к «Невесте ветра» Саньке все же не удалось (точнее, удалось, но общим голосованием было постановлено немедленно забыть эту версию как страшный сон), однако Бэла предложила вместо этого включить туда перкуссию в виде треугольника. Вышло неожиданно мило.
Они переделали под себя еще несколько песен, обкатали до полного автоматизма репертуар, который играли и записывали для фестиваля – в общем, развлекались вовсю. Все, кроме Володьки.
Он иногда захаживал в кают-компанию во время общих спевок, но сидел в углу. А во время своих вахт люк больше не открывал.
Сашке это не нравилось.
Однажды вечером, после ужина, он заглянул в каюту к Крестоносцу – ту самую, которую раньше занимал сам.
Володька сидел на полу и что-то рисовал на разложенных перед ним бумажных листах, но встал, когда Сашка вежливо постучал в дверь и перешагнул порог. Вежливость эфирника – как же, капитан заглянул на огонек.
– Привет, – сказал Сашка. – Неужели удобно так?
Перед Володькой лежали явно черновики: куча карандашных линий, тушью ничего не обведено, а потому разобрать, что на них происходило, очень сложно. Но Сашка готов был поклясться, что это опять комикс про Белобрысого.
«М-да, – промелькнуло в голове, – запретить я ему не могу, но надо постараться, чтобы свободного времени у Крестоносца оставалось поменьше…»
– Не очень, – отозвался Володька. – А что делать?
– Рисовать в кают-компании, например, – предложил Сашка. – Для того она и нужна, чтобы каждый своим хобби занимался.
Тут он говорил чистую правду: эфирные перелеты – скучные, каюты тесные. Именно в кают-компаниях на большинстве кораблей экипаж занимался тем, что кому больше всего по нраву: вышивал, плел, шил. У большей части эфирников хобби рукодельные, поскольку такие занятия не требуют много места, материалы для них легкие, а результаты труда можно использовать в хозяйстве. Это на «Блике» так совпало – или, скорее, Балл так подгадала, – что все играли на музыкальных инструментах. Но Володька в эту славную когорту не вписывался.
– Там ведь все время музицируют, – подтвердил Володька то, что Сашка и так подозревал. – И поют. Что я там забыл?
– Что, так плохо играют? Мешать тебе будут?
– И я им, и они мне. Будут в мои рисунки заглядывать – я этого терпеть не могу.
«Было бы куда заглядывать», – подумал Сашка, но вслух не сказал.
– Слушай, не надо мне тут иголки топорщить, – Сашка сел на пол (сесть на кровать другого эфирника без разрешения – жутчайшее нарушение этикета, будь ты хоть трижды капитан). Чтобы не смотреть на него сверху вниз, Володьке тоже пришлось усесться. Он тут же сгорбился, снова напомнив Сашке нахохленную птицу. – Ты вливаться в экипаж собираешься или нет? До Земли путь долгий, – он начал загибать пальцы. – Недели две на Жасмине, там нам нужно как следует подзаправиться. Потом два месяца или даже больше до Порт-Суглата, и оттуда еще месяц до Земли. И на самом Порт-Суглате минимум неделю. Итого, как минимум, четыре месяца. Что, все это время сычом просидишь? А если авария или другая срочная фигня?