Соло для няни
Шрифт:
— Да я-то как раз «за», только без хлеба и картошки, — попросила я, следя за тем, как он накладывал в мою тарелку картофельное пюре. А ведь есть еще салат и ветчина.
— Что, совсем не попробуете? — разочарованно протянул Володя. — А я так старался…
— Попробую, конечно, все попробую, только немного. — Наблюдая, с каким энтузиазмом он накрывает на стол и пытается меня накормить домашним ужином, я решила ни от чего не отказываться. Мне вдруг стало так тепло и уютно, что не захотелось никуда ехать, о чем-то думать. Вот так сидеть бы и смотреть, как он трогательно за мной ухаживает, как уверенно передвигается по кухне, что-то нарезая, помешивая, раскладывая… При этом Володя что-то рассказывал, а мне было просто приятно слышать его голос, интонации, особо не вникая в смысл того, о чем он говорил.
— Вы не засыпаете? Нет? — Володя внимательно смотрел на меня, протягивая тарелку с грибами и картошкой.
— Просто вы действуете на меня как снотворное, — призналась я. — Мне давно не было так спокойно и хорошо от общения.
Володя присел рядом:
— Можно, я кое о чем спрошу?
— Спросите…
— У вас ведь был хороший муж, я уверен, что он и сейчас вас любит, я это чувствую, не знаю почему, но мне кажется, что это так. Почему же вы не вместе? Он вас чем-то сильно обидел и вы не можете его простить?
Я задумалась. Простить я давно мужу все простила — но его предательства, подлости, бесконечного вранья, наверное, никогда не смогу. Более того, позже я поняла, что он не мог быть другим — верным и преданным. Ну не дал ему Бог таких качеств, что тут поделаешь? Это ведь как талант, либо он есть, либо его совсем нет. Нельзя воспитать или научить человека не предавать, не подводить, не врать, он либо рождается с такими качествами, либо удачно их имитирует.
Не рассказывать же мужчине, который мне безумно нравится, от одного вида которого у меня все замирает внутри, как мне непросто пришлось в моем замужестве. Я вовсе не стремлюсь к лидерству, ценю в мужчинах ум и самобытность, но все так сложилось, что мне самой постоянно приходилось принимать решения, от которых зависело благополучие и достаток нашей семьи.
Я очень хотела бы быть и мягкой и пушистой, но когда живешь на съемной квартире и не знаешь, а сможешь ли ты заплатить за следующий месяц и хватит ли у тебя денег, чтобы послать их родителям и сыну, то пушистость как-то постепенно превращается в броню, за которой проще прятать свою ранимость, усталость и неуверенность. А если еще ежедневно слышишь от мужа по любому, даже самому незначительному поводу вопросы вроде «А что нам делать?», то броня становится железобетонной плитой, которая давит, не давая свободно дышать и нет никакой возможности ее сбросить.
Я молча смотрела на Володю, в моем воображении проносились картинки прошлой жизни, оставляя лишь легкую горечь и грусть. Но как я смогу забыть обидные слова мужа: «Люди всю жизнь квартиры снимают, а ты уперлась, тебе надо купить свою, вот и ишачишь как негр на плантации. А я так не могу, я устал, поэтому ухожу»…
Но правду говорят, что время все лечит. Постепенно волну отчаяния сменило полное безразличие, прошедшая жизнь вдруг стала казаться чьим-то заблудшим воспоминанием…
А однажды вместе с весенним солнцем ко мне вернулась и уверенность, что жизнь прекрасна. Все в ней прекрасно, каждая мелочь. Я купила квартиру, привезла сына, стала заново по-своему строить нашу жизнь, ни от кого не завися.
Я медленно пила мой остывший кофе и думала, что, возможно, когда-нибудь все это расскажу Володе, только позже — не сейчас, это время еще не пришло. Но очень захотелось просто прижаться к его щеке, почувствовать себя легко и спокойно.
Володя тихонечко встал, словно опасался спугнуть громким стуком мои безмолвные размышления, подошел, нежно обнял за плечи и, коснувшись губами моих волос, чуть слышно прошептал:
— Маленькая моя…
Я замерла на мгновение и судорожно выдохнула.
— Не надо меня жалеть, у меня все хорошо.
— Я это знаю. Я знаю, что у тебя всегда все будет хорошо. Можно, я просто буду рядом, а ты меня позовешь, когда я буду нужен. Позовешь? — спросил он, целуя меня в макушку.
Я молча уткнулась ему в плечо и кивнула.
— Надо ехать, сын заждался, странно, что он еще не звонил, — медленно, словно еще не решив для себя, нужно ли это делать, отстранилась я от него.
— Останься, — прошептал он, не отпуская меня. — Останься… Я все время боюсь, что ты исчезнешь и мы больше никогда не увидимся. Боюсь, вдруг ты перестанешь звонить в «Вэлми», и у меня не будет повода тебя увидеть. Ты все время ускользаешь от меня. Почему? Я стараюсь не переходить ту грань, которую ты сама себе установила. Что мне сделать, чтобы ты мне поверила, перестала меня бояться?
Я удивленно подняла глаза.
— С чего вы взяли, что я кого-то боюсь?
«Опять эта граница, — прочитала я в его разочарованном взгляде. — Это я не подумавши брякнул, извините».
— Телефон ваш звонит, по-моему, — вскочил Володя и принес мне сумку, забытую в коридоре.
«Так поздно, кто это может быть?» — с недоумением всмотрелась я.
— Да, слушаю вас внимательно, Сергей Николаевич, конечно, я узнала голос. Это доктор, который Мэри лечил, — тихонько объяснила я Володе, заметив его нахмуренный лоб. «Так он еще и ревнивец, — сделала я неутешительный вывод. — Нет, надо срочно выяснить, кто Володя по гороскопу».
— Я с предложением, — сказал Сергей Николаевич. — В отделении хирургии освободилась вакансия медицинской сестры, хочу предложить это место вам. Мне показалось, что вы соскучились по своей работе. Я понимаю, — торопливо заговорил он, — что у вас большая нагрузка, вы устаете, но необязательно брать ставку, возьмите несколько ночных дежурств. Так и стаж будет идти, и навыки свои не утратите. Хирургия — это же ваш профиль?
Я слушала его и думала, как же забавно сводит людей судьба и какой причудливый узор может получиться от случайного знакомства или короткого незначительного разговора. Как мог Сергей Николаевич, увидев меня всего два раза и поговорив менее получаса, почувствовать мою тоску по настоящей работе, по той атмосфере, которая бывает только в стационаре, когда ты чувствуешь себя членом единой команды и осознаешь, что от твоего умения, навыков и профессионализма тоже все зависит?
— Спасибо вам за это предложение, но, думаю, это невозможно.
— Почему? — спросил разочарованно Сергей Николаевич. — Я думал, вам будет интересно, да и подустали вы без настоящей работы…
— Дело даже не в моем желании, дело все в том, что последняя запись в моей трудовой книжке была сделана десять лет назад, а следовательно, я не проходила никакой аттестации и на сегодняшний момент у меня нет сестринской категории. Я не уверена, что меня примут на работу с таким документом.
— А если я все улажу и с трудовой, и с аттестацией?.. Это единственная причина или есть что-то еще?