Соло для няни
Шрифт:
Мэри старательно пережевывала картофельное пюре, медленно водя ложкой по тарелке.
— Котлету будешь?
Она вяло отмахнулась от меня и, почти засыпая, попросила:
— Читать.
Отодвинув тарелку с недоеденным пюре, я осторожно взяла ее на руки и отнесла в детскую, знаками показывая Татьяне не шуметь или если что-то делать, то максимально тихо. Та понимающе подняла руки и согласно закивала: все поняла и все сделаю как надо.
В детской было прохладно. Бережно уложив Мэри на кушетку и прикрыв ее пледом, я с трудом дотянулась и прикрыла форточку. Комната постепенно нагрелась, и я переодела Мэри в пижаму, заботливо приготовленную Татьяной.
Малышка что-то забормотала, открыла глазки и совершенно сонным голосом опять попросила:
— Читать.
Книжки, разбросанные в беспорядке по всей детской, яркими пятнами пестрели в исчезающих сумерках. Я наугад выбрала самую большую и начала читать:
— У лукоморья дуб зеленый…
Мэри сонно повторила:
— Леленый, — отвернулась и сладко засопела.
Тихонько дочитав всю сказку, больше для себя, чем для заснувшего ребенка, я закрыла книжку, собрала другие и стала аккуратно складывать их в стопку, чтобы убрать в шкаф. Сказки Пушкина я люблю до сих пор, читаю их малышам, а больше, наверное, себе. Еще раз поправив одеяльце из чьей-то последней коллекции, легкое как воздушное облачко, я закрыла дверь детской и принялась за поиски телефона, чтобы наконец-то позвонить Раечке.
— Телефон не видели? — спросила я Татьяну, заходя на кухню.
— Мадам звонила из гостиной, поищи там.
— Кто звонил из гостиной?
— Мадам, — невозмутимо повторила Татьяна.
— У нас гости? — поинтересовалась я и даже выглянула в коридор — не стоит ли там чужая обувь.
— Жанну Владимировну так будут в Италии называть, вот я пока тренируюсь, — объяснила Татьяна.
— Так где мадам бросила телефон?
— В гостиной. Но лучше сначала все-таки поешь, — предложила мне Татьяна, доставая из холодильника отбивные.
— А картошка осталась?
— Ты же не ешь мясо с картошкой, — удивилась она.
— Так я без мяса.
— А для кого я наготовила всю эту прорву? — подбоченясь, возмутилась Татьяна.
— Для итальянца. Потренируйся пока.
— Весь день только этим и занимаюсь — достань отбивные, убери отбивные, и хоть бы кто попробовал, — огорчилась Татьяна, убирая тарелку обратно в холодильник.
— Салат нарезать? Давай я за тобой поухаживаю, — предложила я.
— Ну, нарежь.
— А где у нас…
— Тогда лучше сядь, я сама все сделаю, — махнула рукой Татьяна, ненавидевшая кому-то что-то объяснять.
— Как скажешь, начальник. — Я уселась на стул и с нетерпением стала ждать обещанный салат.
— А ты правда на зоне работала? — шустро нарезая овощи, полюбопытствовала Татьяна. — Мне так Жанна Владимировна сказала.
— Это в каком же разговоре она поведала тебе о моей тюремной деятельности?
— Да вот сказала, что Мэри с тобой не опасно на прогулку ходить, потому что ты приемы карате знаешь, телохранителя нанимать не нужно.
«Хорошенькое дело, — подумала я. — Платят мне как няне, а думают, что у них в штате еще и телохранитель наличествует. Ну и пусть так себе думают, не буду их разочаровывать».
— Конечно, я спросила у Жанны…
— У мадам, — поправила я Татьяну. — Тренируйся.
— Откуда такие крутые навыки, — продолжила она, игнорируя мое замечание, видно, уже натренировалась. — Ну Жанна мне про зону и рассказала.
— Это не совсем так, объяснила я. — Следственный изолятор — вовсе не зона, а совсем наоборот.
— Как это? — удивилась Татьяна.
— Зона — это там, где осужденный человек мотает срок. Извини, отбывает срок, — быстренько поправилась я. — А в следственном изоляторе обретаются заключенные, у которых еще все впереди — или — зона, или — свобода. Такая небольшая разница, улавливаешь?
— Ну да, — неуверенно протянула Татьяна. — И там сидят, и здесь сидят, результат-то один.
— Правильно мыслишь, — похвалила я ее за смекалку. — Только на зоне человек весь срок мотает, извини, отбывает, так, пожалуй, будет правильнее. Если досрочно-условно не освободят, то тогда от звонка до звонка. А в изоляторе у него еще есть шанс потопать домой, в зависимости от того, как фишка ляжет или какой следователь попадется.
Татьяна во все глаза смотрела на меня, пытаясь запомнить тюремный жаргон, авось пригодится. Она у нас девушка запасливая, то сказку филатовскую цитирует, теперь вот по фене ботать будет, если, конечно, что-нибудь запомнит.
— И ты прямо живых заключенных видела?
— Нет, только мертвых.
— Как это? — удивилась она.
— Да они как к нам на больничку попадали, мало кто выживал, — засмеялась я.
— Почему? Плохо лечила?
— Таня, тебя когда-нибудь погубит твоя доверчивость.
— Ты смеешься, да? — Она обиженно отвернулась и перестала резать салат.
— Ну что ты. Конечно, все выживали и даже досиживали свой срок, — успокоила я ее в надежде все-таки поесть салатику. Татьяна торопливо принялась резать лук и петрушку, поглядывая на меня с любопытством и борясь с явным желанием расспросить еще о чем-нибудь из тюремной жизни. Получилась почти лекция — есть ли жизнь на Марсе, то есть на зоне? И она опять отложила нож, поворачиваясь ко мне с очередным вопросом.
— После салата, — перебила я ее.
Татьяна недоуменно посмотрела на нож, на меня и переспросила:
— Что после салата?
— Все вопросы только после еды, разговоры на такую тему и на голодный желудок могут спровоцировать язвенную болезнь.
— Сама ты язва! Я сейчас сделаю этот несчастный салат, а за это ты мне что-нибудь расскажешь, — пригрозила она; размахивая ножом в опасной близости от моего лица.
— Крыльями-то не маши, то есть руками не размахивай, — быстренько поправилась я, а то еще брякнет кому-нибудь, особо просвещенному, сдуру про крылья, потом хлопот не оберешься.