Соло для рыбы
Шрифт:
– Шеф?
– Машенька! Успеешь заехать подписать заявление. Мы его с Сеймоном напечатали.
– Какое заявление?
– Я даю тебе творческий отпуск. На год. Ну, на всякий случай, мало ли чего. Мужики они, вроде, дельные, и в них я не сомневаюсь.
– Так чего же тогда не уволил меня вообще на фиг?
– Вот и я думаю, чего не уволил? С тебя дуры станется взбрыкнуть и прогадить и эту жизнь тоже?
– Какую эту?
– Новую, европейскую, вымощенную красными дорожками. Всё, ты уволена!
Больше всего мне захотелось в данный момент есть. Как будто известие о моём увольнении сулило мне в будущем нищету и голод, и следовало наесться напоследок, если уж не впрок. Я кинулась на кухню к холодильнику. Но, увидев виноватую физиономию Олафа, поняла, что моя затея бессмысленна.
– Ну, что? В «Чижика–Пыжика»?
– М-м….
– Я есть хочу. И пить. «Карибский рассвет» с британским сэндвичем – моя последняя воля.
– Вообще-то….
– Олаф! Мария, вы ещё не собрались? До регистрации три часа! Нам нужно захватить свои шмотки в отеле и заехать в её офис. Ты ей сказал? – Сеймон появился в дверях моей комнаты деловой и трезвый, против моего ожидания. За его спиной маячил Димон. Он пошаркал ногами, прокашлялся и захрипел несмоченным алкоголем голосом:
– Ты… это…, не волнуйся. Я прослежу за квартирой и прочим. Мы… это…, договорились с Сеймом.
– Договорились?
И тут Димон меня добил, проговорив на неплохом английском:
– Я в школе изучал этот язык. Мне даже учительница говорила, что я способный. Вот с твоими друзьями и стало что-то вспоминаться. Я понял не только на уровне интуиции, что они хотят от тебя. Я понял то, что говорит Сем. Мне кажется, тебе следует согласиться. Нет. Я уверен.
– Спасибо, Димон. Похоже, у меня нет выхода.
– Это верно – сказали они втроём. А мне показалось, что где-то в каком-то фильме уже был этот диалог.
– Мария, пора. Где твой багаж?
– Багаж? А зачем мне багаж? Вот все документы в сумочке. Нужно что-то ещё?
– Ну, не знаю. Дамы обычно….
– Не понимаю, что в Европе нет магазинов, или слишком малы счета на ваших кредитных картах? Чемодан я куплю в Стокгольме. Не возражаете?
Они не возражали. Их очень развеселила моя идея с багажом.
По дороге в аэропорт я пыталась понять, в который раз, что же всё-таки происходит. Всего три, или четыре дня, точно уже не установить, прошло с того момента, как я протрезвев и в очередной раз решив вести иной образ жизни, встретила неурочную электричку из Будогощи, и вот уже я еду в Стокгольм. Точнее лечу. Невзирая на свой панический страх, который я испытываю перед самолётами с детства. Я даже уверена, что всё пройдёт хорошо. Потому что мы ещё не дописали наш сценарий. Может быть, не все соавторы собрались? Ингрид? Ну и на что я ещё надеюсь? Григорий Ефимович уже сказал своё слово. А Левон погиб у меня на руках. И я за нас обоих придумываю дальше нашу жизнь.
– Тут у меня одна вещь, Сеймон. Мне Мария сделала подарок. Нужно это как-то оформить, как сувенир. Ты умеешь делать это.
– Подарок? Покажи.
Олаф развернул сверток, и дремлющий кинжал послушно лёг на руки Сеймона.
– Это то, что ты хотел. Не так ли?
– Именно. А ты не верил. Ни ей, ни мне.
– Ребята, я, конечно, понимаю, я отдала, то есть подарила эту штуку и больше не имею к ней никакого отношения. Но ваши последние слова меня слишком заинтриговали, чтобы не задать вопрос. О ком, о ней, идёт речь?
– Олаф, ты не сказал? Я, думаю, ей следует знать. Раз уж так всё складывается.
Олаф замотал головой, он пытался остановить Сеймона, но тот продолжал:
– К чему все эти твои игры? Ты всю жизнь не можешь разобраться со своими женщинами и фантазиями. Не втягивай Марию в эту забаву. Хорошо? Нет, я, конечно, понимаю, творческая личность и всё такое. Но параллельные миры здесь ни при чём.
Он повернулся ко мне, не желая больше созерцать страдание на лице Олафа, и тихо и буднично произнёс:
– Речь идёт об Ингрид. Моя младшая сестра, его школьная любовь. Он делал ей предложение. А она заявила, что выйдет замуж только после того, как он ей подарит булатный кинжал. Представляете? То ли она во сне видела, то ли ей шарлатанка какая-то предсказала, что жених должен ей такое преподнести. Нет, ну смешно, конечно. Только она замуж так и не вышла, а он – вдовец. Вот, оказывается, зачем он в Россию мотался. А мне говорил за сюжетом.
Сеймону было очень весело. Он хохотал, подбрасывая маленький изящный меч, и тот осторожно всегда возвращался в его ладонь.
– Отдай сюда. Ты оформишь?
– Разумеется. Мария, где Вы нашли это сокровище?
– Мне его крёстный оставил. Сказал, чтобы отдала тому, кому он нужен. Мне Олаф показался наиболее подходящей кандидатурой.
– Да, а я ещё твоим бредням не верю.
– Каким бредням, Сеймон? – Я подумала, что если не услышу сейчас, то никогда не рискну задать вопрос и никогда не получу ответ. Олаф ведь что-то знал о том же, о чём и я. Не то чтоб уже знала. Начинала понимать. Наверняка.
– Он, что не рассказывал? И чем же вы занимались? Неужто сценарий писали? Он всех этим загружает. А вас помиловал? На самом деле всё просто, даже я понял. Так что вы тоже не запутаетесь. По Гегелю всё. Ничего нового. Был себе Бог. Поднапрягся, создал мир с тварями. А твари тоже напрягаются. И каждая создаёт свою реальность. И вот всё это, насозданное, так сказать, существует параллельно, взаимопроникает, переплетается, создаёт самоё себя и себе подобное. Короче, сплошной секс на всех уровнях.
– Причём здесь секс?
– А как же, если идёт постоянное взаимодействие тварей с попыткой проникновения в миры друг друга. И общий радостный оргазм от совместного созидания.
– Не слушай его, Мария, он всё извратил. Как первый раз живёт, ей Богу.
– Или мало прожил в прошлый.
– Что?
– Маша, вы тоже, что ли этой ерундой увлекаетесь?
– Ещё как.
– Ага. Какая у русских есть поговорка? Кажется: «рыбка рыбку узнает сразу»
– Вообще-то там речь идёт о рыбаках. Но принцип вы угадали.
ВОЗДУШНЫЙ ОКЕАН.
Я так и не поняла, почему мы улетали из «Пулково-1». Диспетчерам виднее, а мне всё равно. Не помню, когда я в последний раз видела наш аэропорт. Моя любовь к путешествиям на самолётах распространялась даже на акт прощания. Если, например, нужно было проводить группу, я всегда просила кого-нибудь из коллег заменить меня, чтобы даже не видеть помещения с пугающим названием «терминал». Теперь я находилась внутри. И ничего не чувствовала: не было никакой тревоги, переживаний, даже ощущения предстоящего отъезда, то есть, полёта. Естественно: Ингрид должна получить доказательство свободы Олафа, и пара, прождавшая несколько веков, кажется, даже больше тысячелетия, обязана, наконец, воссоединиться. Так что, соберись сейчас здесь все обречённые, приговорённые, террористы и прочие провокаторы авиакатастроф, сегодня не их день. Салон Боинга шведской кампании мне показался даже вполне уютным, несмотря на суету и некоторую чрезмерную мягкость кресел. Только, когда мы уже поднялись в воздух, я немного пожалела, что самолёты теперь не летали над городом, с которым я не успела попрощаться и даже не знала, увидимся ли мы снова. Значит, увидимся, подумала я, напряжённо всматриваясь в иллюминатор. Наш лайнер сразу выбрал направление строго на запад, ему даже, похоже, не нужны были никакие манёвры, насколько я в этом понимаю. Отсюда, с высоты и немного издалека, город был похож на чудовищный нарост, на коросту, покрывающую нездоровую кожу планеты. Это поразило меня так неприятно. Мои любимые проспекты, шпили, купола пропали, растворились среди каких–то бесформенных ячеек уныло серого каменного панциря. Я отвернулась.