Соло на раскаленной сцене
Шрифт:
– Разумеется, он же итальянец! Я связался с ним по Интернету, и за пару ночей мы привязали мою музыку к его словам. Потом Борис попросил написать что-нибудь по-русски и сам предложил поэта-песенника – Светлова, ты должна его знать.
– Конечно, кто ж его не знает!
– Ну вот, и понеслась душа в рай…
– Но ты не сказал, как оказался в составе группы, – заметила Рита.
– Ох, это вообще… Мы с Сальваторе сляпали очередной «шедевр», я отправил его Мирскому, и группа его опробовала. Потом Борис звонит и говорит, что Марк не справляется с теноровой
– И спел?
– Спел, прямо по телефону… А потом Мирский приехал за мной.
– Как же он тебя уломал?
– Сказал, что Саблин обиделся и ушел, и теперь, значит, мне придется занять его место, раз уж я стал причиной этой «трагедии».
– Погоди, – уточнила Рита, – он, то есть, имел в виду, что ты написал слишком хорошую и сложную музыку, а потому ты и виноват и должен разгрести его проблемы с Саблиным?
– Ну да, что-то в этом роде.
– Круто! – выдохнула она и влила в себя остатки коньяка.
– Но я согласился с условием, что они будут искать другого солиста, – добавил Стас. – Не мое это все…
Неожиданно он запнулся и посмотрел куда-то за спину Риты. Она обернулась и увидела молоденькую девчонку. Незнакомка отделилась от группки «золотой молодежи», сидевшей за столиком в глубине зала – оттуда то и дело доносились взрывы хохота и приглушенный визг. Ресторан дорогой, и обычным студентам здешнее меню не по карману – то есть ребятки из «сливок общества», как определила Рита, едва они со Стасом вошли. Она намеренно попросила официанта найти им местечко подальше от «молодежей», что он и сделал. И вот одна из их компании почему-то решила подойти.
– Вы ведь Маргарита Синявская? – пробормотала она, переминаясь с ноги на ногу.
– Д-да, – с подозрением подтвердила Рита, недоумевая, что могло от нее понадобиться девчонке. А, ясно: Байрамов!
– Можно ваш автограф?
Рита посмотрела на Стаса, но тот едва заметно качнул головой, указывая взглядом на руку девушки, в которой была зажата салфетка: она протягивала ее Рите, а не ему.
– Мой?! – изумленно переспросила она.
– Вы жена Игоря Байрамова, верно? – уточнила юная незнакомка.
– Верно, но я не могу дать автограф от его имени…
– Его автограф у меня уже есть, я хочу ваш. Вы ведь частный детектив? Та самая, которая расследовала дело Алины Каюровой, а до этого – Андрея Кожухова, рок-певца? Вы – мой кумир! Я учусь на юридическом и хочу… ну вот как вы. Так можно автограф?
Рита почувствовала, что густо краснеет под насмешливо-доброжелательным взглядом Стаса. Она ненавидела эту свою особенность – ну почему ей никогда не удается скрыть смущение?! Взяв протянутую салфетку, Рита размашисто поставила свою подпись и вернула девушке, но та уходить не спешила.
– А это – ваш брат? – поинтересовалась она, с любопытством глядя на Стаса. – Михаил, да?
Черт, она и про Мишку знает?
– Нет, – покачала головой Рита. – Это не он.
– Вы тоже какая-нибудь знаменитость? – не унималась цыпочка. – Актер или…
– Нет, что вы, я фрезеровщик, – быстро ответил Бессонов.
– Кто-кто?
– Слесарь
– Ну да, как же! – недоверчиво сморщила носик девица и отошла, оглядываясь через плечо.
Рита протянула руки через стол и взяла ладони Стаса в свои.
– Гляди, даже она не поверила: ты грабки-то свои видел, «фрезеровщик»?
У него были крупные кисти с тонкими, длинными пальцами пианиста и коротко подстриженными аккуратными ногтями.
– Ты лучше туда посмотри, – ткнул он пальцем в витрину. Белые ночи заканчивались. В витрине, похожей на размытое зеркало, отражались они со Стасом. Рита вдруг поняла, что назойливая незнакомка не так уж не права: они действительно могли бы быть братом и сестрой! Похожие черты лица на скуластых треугольных лицах, длинные волосы почти одного цвета, четкий рисунок губ… Только глаза, хоть и были серыми у обоих, имели разные оттенки – у Риты уходили в голубой, а у Стаса – в зеленый цвет.
– Чудны дела твои, господи! – пробормотала Рита, не отрывая взгляда от стекла.
Мельком взглянув на висящие в коридоре часы, Рита увидела, что уже начало второго.
– Ты голодная?
От неожиданности она едва не опрокинулась носом вперед, так как в этот самый момент снимала туфлю.
– Господи, мама, ты меня напугала!
Наталья Ильинична стояла в дверях своей комнаты в ночной рубашке и накинутом поверх нее шелковом пеньюаре. В таком наряде мать выглядела хрупкой и до странности юной.
– Я думала, ты спишь, – добавила Рита, надевая тапки.
– Ты же знаешь, я не могу лечь, пока тебя нет.
– Ма, мне почти тридцать, а ты ведешь себя так, как будто я учусь в шестом классе! Когда я жила с Игорем…
– Правильно, – перебила мать, – если ты живешь отдельно, то твоя жизнь – его ответственность. В противном случае за тебя отвечаю я… Кстати, об Игоре: он заезжал с документами, но не застал тебя.
– Надо что-то подписать?
Отцовский «Гелиос» принадлежал им в равных долях. Рита не участвовала в жизни театра, но ей приходилось время от времени ставить подпись на финансовых и других документах, не касающихся творческой стороны дела.
– Видимо, да, – ответила Наталья Ильинична. – Ты что, выпивала? А потом – за руль?
– Я приехала на такси, не волнуйся. Заеду к Байрамову завтра… Ты что-то говорила о еде?
Они со Стасом просидели в ресторане часа три, за это время выпив полбутылки коньяка и закусив креветками. Выяснилось, что коньяк обладает свойством вызывать зверский голод. При жизни Григория Сергеевича никому бы и в голову не пришло трапезничать в такой час: глава семейства строго следил за формой жены и детей и ни за что не позволил бы отправить в рот ни куска пищи после шести вечера. В обычное время Рита не стала бы нарушать установленный покойным Синявским «закон», однако сегодня она чувствовала, что не уснет на голодный желудок.