Сомали: Черный пират
Шрифт:
Проблема обнаружилась, как обычно, вечером: когда, не дождавшись своей очереди к вожделенной кабинке, часть заключённых, сняв портки, сделали свои дела прямо на плацу. К утру уже весь лагерь пропитался специфическими миазмами, а количество больных в бараках просто зашкаливало!
Народ начал бунтовать, к завтраку почти никто не притронулся, обед съели очень немногие, а зря: его приготовили хорошо, даже продукты свежие подвезли, да и яд в него, разумеется, никто не добавлял. Но люди уже опасались есть варево, которая предлагала им тюремная кухня. Я честно
Настроение голодных и злых заключённых ухудшалось на глазах. Решив блефовать, я после очередной проверки стал подговаривать свой барак к бунту. Манипулировать людьми в таком состоянии проще простого, так что одним бараком я не удовлетворился, сея зёрна смуты и среди заключённых из других корпусов.
Многие были недовольны, но открыто выступать боялись, нужна искра бунта. И этой искрой стал я. Никто не хотел быть зачинщиком, я всех клятвенно заверял, что первым подам голос и возьму всю ответственность на себя. Правда, я всё время забывал добавить, что обещать — не значит жениться.
— Братья, нас убивают, они специально это делают, надо призвать к ответу, надо потребовать от администрации прекратить этот беспредел! Мы должны бороться за свои права! — тихонько митинговал я среди корчащихся от боли и голода заключённых.
Нужные слова упали на благодатную, хорошо удобренную за последние дни почву. Один за другим бараки отказывались выходить на место отдыха, объявив сидячую забастовку.
Основная масса охранников ходила только с дубинками. Поэтому вскоре из администрации пришли три тюремщика, вооружённые уже револьверами. А на вышках стояли настороже охранники с французскими короткими автоматами. Хорошо, что пулемётов ещё не было.
— Что вам надо? — обратился к нам начальник охраны тюрьмы.
В ответ толпа сразу загомонила, выкрикивая лозунги, кричал и я, потрясая кулаком. Вперёд выдвинулся огромный и глупый негр, науськанный лично мной.
— Мы требуем хорошей пищи и места в бараках. Матрас чтобы каждый имел, и чтобы вода чистая, и нужники не чистить. И сигареты, и ничего не делать.
Старший охраны молчал, с интересом прислушиваясь к говорящему, потом прервал его:
— Хватит! С едой мы разберёмся. У вас кишечная инфекция, врачи уже вызваны и завтра вас будут лечить.
— До завтра мы не доживём! — выкрикнул Фарах.
— Ты точно не доживёшь, — усмехнулся старший.
— Они хотят убить меня! — истошно заорал Фарах.
Толпа заволновалась и дёрнулась в сторону охраны. Та схватилась за револьверы. Щёлкнули затворы автоматов на вышках.
— Они боятся нас, боятся, — выкрикнул кто-то ещё. — Идёмте на них!
Толпа угрожающе двинулась вперёд. Нервы у всех оказались на пределе.
— Бей их! Что на них смотреть? — заорал я и метнул деревянный молоток.
Прочертив дугу, деревяшка врезалась в лоб старшему, отбросив его в сторону, и в тот же момент по заключённым хлестнула очередь из автомата. У часового тоже не выдержали нервы! Собственно, на этом и строился весь расчёт. Однако чтобы остановить многотысячную толпу одного автомата маловато.
— Аааа! Бей их! — взревела толпа и бросилась в бой.
Несколько выстрелов из револьвера никак не могли остановить эту разъярённую лавину, и тройку тюремщиков просто смяли и тут же растоптали. Два десятка других охранников бросились бежать в разные стороны, побросав свои резиновые дубинки. Их догоняли и сбивали с ног, добивая уже на земле. Толпа кровожадна, а уж толпа из озверевших негров хуже всего.
Схватив револьвер одного из полицейских, я бросился к ближайшей вышке, откуда строчил автомат. С трёх других вышек тоже открыли огонь, но людей было много, и их заслоняли крыши бараков. Ничего сделать эти часовые не могли.
Револьвер холодил мою вспотевшую руку. Я прицелился и начал стрелять по охраннику на вышке. Два раза промахнувшись, я попал с третьего раза и ранил охранника. Не теряя времени, схватился за ступеньки и, быстро перебирая руками, полез наверх, где одним выстрелом прервал мучения раненого.
Сняв автомат с трупа, я наскоро обшарил карманы в поисках запасных магазинов и глянул, что творится на других вышках и внизу. Там царила вакханалия. Прицелившись по другой вышке, я открыл по ней огонь и, кажется, попал. Заменив магазин, слетел вниз и побежал к воротам, которые уже пыталась вынести толпа.
Автомат сказал своё слово, запоры разлетелись искрами металла, толпа ударила в ворота и вынесла их. Фарах тут же пробился ко мне и, подхваченные толпой, мы выбежали наружу.
Влажный и жаркий запах свободы щекотал ноздри. Тюрьма находилась на краю города, и до Джибути очень далеко. С собой ни еды, ни воды, лишь автомат да два магазина к нему.
— Бежим! — гаркнул я Фараху, и мы, выбросив в придорожную канаву наши рубашки с именами и цифрами, побежали.
Нужно оторваться от толпы. До города оставалось ещё километров двадцать, когда Фарах выдохся. Такими темпами дойти до его крайних кварталов мы бы смогли только к утру, если, конечно, нас не поймают раньше. А в том, что полиция уже поднята на уши, я нисколько не сомневался. Короче, нужен транспорт.
Мимо изредка проносились машины, объезжая нас по широкой дуге и обдавая выхлопами отработанных газов. Уже стемнело, и водители включили фары, в свете которых мы были словно кролики в лучах прожектора.
Сзади блеснули очередные фары, бьющие ярким светом. Хотя нет, вру. Оглянувшись ещё раз, понял, что горит только одна фара, и вообще это небольшой грузовик, а не легковая машина. Пожалуй, подойдёт. Дёрнув за руку Фараха, я вышел с ним на середину дороги и выставил перед собой автомат.
Ствол автомата находился как раз на уровне головы водителя, что сейчас сидел за рулём грузовика. И хоть фара горела у него одна, в её мутном свете ясно был виден автомат и моя угрюмая фигура. Но, судя по той скорости, что набирал грузовик, останавливаться он не собирался, а я не собирался отскакивать.