Сон Лилит
Шрифт:
Курт подошел к двери каюты и вставил ключ в замок. Прежде чем войти, он тихонько постучал.
– Лилит?
Ответа не последовало. Он открыл дверь в темную комнату, его первой мыслью было то, что пленница каким-то образом сбежала. На самом деле эта мысль беспокоила его почти весь день. Если уж она действительно захочет проделать такое, то вполне может открыть один из иллюминаторов. И тогда или ее затянет под винт, или она утонет, или ее сожрут акулы – короче, верная смерть.
В каюте пахло жасмином и какими-то экзотическими цветами наподобие гардении. Курт включил свет и едва не вскрикнул: женщина оказалась
– О! А я уже думал, что ты исчезла.
Улыбка скользнула по ее губам, и она протянула руку к его щеке. От удивления он заговорил по-немецки и думал, что она его не поняла. Но таинственная красавица также ответила на немецком:
– Я никуда не исчезала.
– Ого, – он выдавил из себя улыбку. Все происходило совсем не так, как представлялось. – Ты говоришь по-немецки, – пробормотал он, а про себя сказал: «Ну и дурак же ты, Курт, неужели ты не можешь успокоиться?»
– Я говорю по-немецки, – ответила она так четко, как школьница учителю.
– Так, значит, ты немка? Я что-то не могу определить диалект.
– Ты не сможешь определить диалект. Я не немка.
И тут, к своему великому удивлению, Курт понял, что женщина вообще не говорит по-немецки, а просто строит свои ответы из его реплик.
– Тогда ты из Норвегии или Швеции?
– Не из Норвегии и не из Швеции.
– Может, пройдем в мою каюту и проведем там вечер? Мы попробуем поймать какую-нибудь программу по спутниковому телевидению, у меня есть хорошее виски, мы отлично проведем время. Я ведь могу тебе помочь. Не очень-то приятно иметь дело со Службой иммиграции и натурализации.
Торжественность в ее взгляде, серьезная невинность черт прелестного лица – других слов не подобрать – все вызывало настоящую дрожь. Эта женщина заставила его испытать чувства, которых он не переживал с тех пор, как был мальчишкой. Тогда Ингеборг Шляйхтер расстегнула его ширинку, а он лежал, прислонившись спиной к стволу дерева. Девушка запустила руку внутрь, и его парализовало от удовольствия, стоило прохладным пальцам коснуться напрягшегося члена. «Что ты ощущаешь?», – спросила она тогда, а Курт думал, что сейчас взорвется.
– Я пойду в твою каюту и проведу с тобой вечер, – сказала Лилит.
Он дотронулся до самой легкой и самой нежной руки на свете и повел женщину по коридору. Она смеялась тихим горловым смехом. Оказавшись у него в каюте, красавица вышла на ее середину и очень грациозно повернулась, демонстрируя себя.
– Я пришла в твою каюту и мы здесь проведем вечер.
– Насколько хорошо ты говоришь по-немецки?
Улыбнувшись, Лилит склонила голову набок. О, как она прекрасна, как невероятно она прекрасна!
– Я говорю по-немецки так же, как и ты.
– Ты запоминаешь то, что я говорю! Это так?
– Я запоминаю немецкий из того, что ты говоришь. Это так.
У нее, должно быть, замечательный мозг, как часто бывает у идиотов. Курт где-то читал, что они перемножают в уме по нескольку тысяч и способны на многое тому подобное.
– И на скольких же языках ты говоришь?
– Я говорю на всех языках, на которых со мной разговаривают.
Он хотел выглядеть блестящим, импозантным капитаном, предложить ей выпить, угостить сигаретой, немного посмотреть телевизор, перед тем как... А вместо этого вел себя словно мальчишка:
– Откуда у тебя духи? – спросил он. – На корабле нет духов.
– Можно я отвечу на арабском?
– Да, конечно.
– Это не духи. Это моя благодарность всем, кто позаботился о том, чтобы я была чистой, – Лилит протянула руку и помахала ею перед ним. – Да, – сказала она, – это спасибо, а вот – пожалуйста.
Курт взял ее за руку и вдохнул другой аромат. Благоухание было настолько великолепным, что у него не хватило бы слов описать его: этот запах почти расколол его на части, от горящего внутри желания он едва не вскрикнул. Затем его взгляд скользнул по белой ткани, обтягивавшей ее великолепную грудь, задержался на небольших бугорках сосков. Соски, изгиб шеи, совершенная форма ее бедер вместе с запахом бросали вызов его сознанию.
– Господи, да ты просто прекрасна!
– Я прекрасна, – согласилась она по-немецки.
– И ты это знаешь?
– Знаю.
– И как себя ощущают такие прекрасные женщины? Ты тоже находишь себя прекрасной? Потому что я нахожу тебя ужасно красивой.
– Ты сказал «ужасно», но...
Она улыбнулась – настоящая Венера Боттичелли!
– Ужасно – это то слово, которое мы иногда используем в значении «очень сильно», «по-настоящему». Я нахожу тебя по-настоящему прекрасной.
Лилит подошла к койке и грациозно опустилась на нее.
– Иди сюда, – велела она, указывая на подушку.
Он отодвинул кофейный столик и сел рядом. Разве это не счастье – оказаться так близко от нее?
– А теперь...
Женщина улыбнулась, и между зубов появился ее язычок, узкий, похожий на вопросительный знак.
Очевидно, из-за того, что язык немного деформирован, у нее необычный акцент – все равно, говорила ли она на по-немецки или по-арабски.
– Можно задать тебе несколько вопросов? – он перешел на арабский, тщательно произнося слова. – Вопросы. Ты понимаешь? Как твоя фамилия, откуда ты родом?
Ну что за глупость! Зачем об этом говорить сейчас? Неужели во всем виновата его национальность, свойственный ему ordnung? [5] Или это время диктует быть осторожным, постепенно овладевать знаниями в самых разных областях, двигаясь вверх по лестнице, ступенька за ступенькой. А сейчас господин капитан обязан задавать дурацкие вопросы сидящей рядом с ним красавице.
– Я Лилит. Из Египта.
Если он сейчас не займется любовью с этой женщиной, то сойдет с ума. Это будет так просто: он махнет рукой на эту проклятую посудину, и пусть Абдель ведет ее к статуе Свободы. Он поднялся с подушки и пошел к бару.
5
Порядок (нем.).