Сон над бездной
Шрифт:
– Разве такого, как он, можно не любить?
– Я… я его не люблю. Я его ненавижу.
Богдан идет по галерее. Вид у него обескураженный и виноватый. За ним как побитый плетется Илья. Гиз встает с плетеного дивана. Он словно уступает место. Илья направляется к Маше, но Гиз мягко удерживает его.
– Нет, – шепчет он. – Пойдем. Они останутся, а ты, Илюша, проводи меня к своему отцу.
Илья дергает плечом. Сбрасывает его руку. Но все напрасно. Сам не зная как, он подчиняется. Увлекаемый Гизом, он оборачивается на середине галереи. На его
Илье кажется, что он слепнет, но он молчит.
– Где твой отец? – спрашивает Гиз.
Но ответа не получает – лунную ночь (господи, тут на замковой галерее никто и не заметил, как она спустилась, сменив дневные декорации), как и там, за плотиной над «Карпатской сказкой», вспарывает гул вертолета. Вертолет выплывает из-за гор. Кружит как стервятник над замком, снижаясь над вертолетной площадкой (это еще одно новшество неугомонного Лесюка на территории музейного комплекса).
– Смотри-ка, к нам гости из Киева, – говорит Гиз. – Что, пойдем встречать?
– Не хочу, – отрывисто бросает Илья, но тем не менее устремляется за Гизом, как послушная собачонка.
Глава 16
«LILIATA…»
На вертолете из Киева прилетела группа депутатов и представителей сразу двух партийных блоков, безуспешно пытавшихся сплотиться и создать парламентскую коалицию. Среди депутатов преобладали мужчины в дорогих, но помятых в дороге костюмах. Среди представителей партийных блоков было больше дам – зрелых, решительных и целеустремленных. И тех, и тех Елена Андреевна знала и по Лондону, и по Праге. Судя по их виду, о произошедшем с Шагариным там, в Праге, и тем более об утренней трагедии они во всех подробностях не знали. Или, возможно, просто не придавали всему этому значения – последние политические события затмевали для них все. Эмоции перехлестывали через край.
– Петр Петрович должен немедленно нас принять!
– Но он не может, он нездоров, здесь он находится частным порядком на отдыхе.
– Елена Андреевна, дорогая, бесценная, он обязан принять нас. Дело не терпит отлагательств. До принятия решения по кандидатуре премьера в Киеве остаются считаные часы. Если оппозиция провалит нашего кандидата, парламент будет распущен, а это значит, что сразу к чертям полетит все, чего мы с таким трудом добились. Мы должны знать мнение Петра Петровича по ряду вопросов. Его советы в прошлом всегда…
– Но он не в состоянии сейчас давать какие-либо советы.
– Елена Андреевна, сейчас не время болеть такому человеку, как ваш муж. В конце концов, он многим обязан Украине. И даже одно то, что он в настоящий момент, несмотря ни на какие там запросы об экстрадиции сопредельного государства, гостит в нашей стране… В конце концов, либеральные ценности требуют, чтобы их защищали на баррикадах, а не отсиживались в кустах, когда наши фракции терпят поражение за поражением!
– Пусть
И Елене Андреевне ничего не оставалось делать, как повести делегацию в апартаменты Шагарина. Только она и Лесюк присутствовали при этой беседе при закрытых дверях. Беседа на удивление закончилась быстро. Киевские гости нервной стайкой спешно направились к вертолетной площадке. Лица у всех были изумленные и растерянные.
За их исходом из окна гостиной наблюдал Олег Гиз. Его никто не видел, когда он тоже направился к Шагарину: Елена Андреевна и Лесюк покинули Петра Петровича вместе с визитерами. Лесюк, как хозяин, должен был проводить, усадить в вертолет, объяснить наконец…
– Он изменился до неузнаваемости!
– Вы слышали, что он говорил?!
– Андрей Богданович, а что с ним такое было? Мы думали, сердечный приступ или микроинсульт.
– Нет, вы слыхали, что он ответил, когда я спросил, есть ли шансы провести нашу кандидатуру премьера?!
Гиз тихо открыл дверь. Мягкий свет настольных ламп. Персидский антикварный ковер на полу. Луна заглядывала в комнату, освещая темную фигуру у окна. Паркет заскрипел.
– С возвращением, – тихо сказал Олег Гиз. – Они сказали мне, что ты вернешься. Они не солгали.
Если бы кто-то – та же Елена Андреевна – слышал этот разговор, то удивился бы безмерно: прежде Гиз, несмотря на свое довольно короткое знакомство с Петром Петровичем Шагариным, никогда не обращался к нему на «ты», только на «вы».
– Они сказали, у тебя послание.
Паркет снова заскрипел – Петр Петрович Шагарин отвернулся от окна, от луны.
– Что ж ты? Онемел? – спросил Гиз. – Я хочу знать. Ты помнишь меня, ты знаешь, кто я?
– Да, – голос Шагарина был тусклый.
– Тогда говори! – Голос Гиза зазвучал повелительно. (Ах, как это было непохоже на их последнее общение в Лондоне полгода назад, когда всерьез или в шутку, в шутку или всерьез Гиз за очень крупное вознаграждение, предложенное Шагариным, взялся за составление астрологического прогноза развития политической ситуации – мировой, глобальной и российской предвыборной в частности.)
– Тебе там не понравится, – сказал Шагарин. – Никому не понравится.
Гиз напряженно ждал.
– И это все, что ты можешь мне сообщить?
– Возможно лишь то, что состоялось. – Шагарин шагнул к Гизу, и – о, странность! – тот резко, испуганно отпрянул от него, но тут же взял себя в руки.
– Я закурю. Курить тут можно? – спросил он хрипло. Щелкнул зажигалкой. Огонек сигареты осветил его лицо.
– Сегодня утром погибла Лида, – сказал он. – Ты ее помнишь? Знаешь, кто она?
– Да, чужая жена. Видишь, я помню, я не забыл. – Губы Шагарина скривила улыбка.
– А что ты помнишь еще? – напряженно спросил Гиз. – Что ты видел?