Сон наяву
Шрифт:
— Где проходила вечеринка? — спросил он насмешливо, оставаясь на месте.
— Какая вечеринка?
— В гостиной ты засыпала на ходу, а я жду тебя здесь уже больше получаса.
Потрясение, вызванное присутствием Эдварда в ее спальне, затмил гнев.
— Да, я действительно хотела спать, но пришлось разговаривать с матерью. Это что, преступление? Потом я проверила, как спят дети.
Вот все мои семейные обязанности перед сном, Эдвард. Я дочь и мать.
— Сегодня ты напоминала мне об этом неоднократно. — Глаза его смотрели холодно. — Собственно, поэтому я здесь.
— Тебе не стоило этого делать. — Айрин настороженно
— Не правда. — Эдвард говорил негромко, но в каждом его слове таилась угроза.
— Извини, я забыла, что ты здесь хозяин, — резко сказала Айрин. — И можешь всеми распоряжаться по своему усмотрению.
— Напрасно ты заговорила в таком тоне. Вторую половину дня ты провела так, словно меня вообще нет в этом доме. Я хочу знать почему.
На практике демонстрировала мне «два разных мира»? Если так, то это полная нелепица. Во всем мире люди объединяются, независимо от своего происхождения и положения в обществе. Тебе это хорошо известно.
— Я вкладывала в свои слова совсем другой смысл, а вовсе не происхождение и положение в обществе, — взорвалась Айрин, нервы не выдержали.
— Тогда какой смысл ты вкладывала? — Он резко поднялся и направился к ней. — Какой? — повторил он. — Только не надо мне снова твердить, что ты мать двоих детей. Они были у тебя с самого начала. Что изменилось?
Тебе известно, что я не сделаю ничего, что может причинить вред детям, огорчить их или нарушить их привычный уклад жизни. Не делай из меня эгоцентрика, диктатора, чудовища, мне это не нравится.
— Я не говорила, что ты чудовище, — мгновенно возразила Айрин.
— Не говорила, но дала мне понять своим сегодняшним поведением. — Он взъерошил волосы на голове, проведя по ним пятерней, знакомый ей жест отчаяния и гнева. — Черт возьми, я целый месяц хожу вокруг тебя на цыпочках. Я выслушивал от тебя оскорбления, сдерживал себя, сходил с ума. И все это ради чего? Чтобы ты продолжала смотреть на меня, как на человека, от которого каждую минуту со страхом ждешь какой-нибудь гадости!
— Все не так! Все не так! — восклицала Айрин, нервно расхаживая по комнате.
Эдвард следил за ней глазами.
— Нет, так, Айрин.
— Если ты так чувствовал, то зачем нужно было беспокоиться? — спросила Айрин, остановилась и посмотрела на него. — Назначать мне свидания? Дружить со мной? Встречаться как друзья? Ведь это была твоя идея!
— О, я хорошо все помню. Особенно наш первый ланч в ресторане, поверь мне. Уж его мне не забыть до конца своих дней! — Он вдруг привлек ее к себе и взял в кольцо рук. — Вспышка недоверия ко мне в машине из-за сущего пустяка, горящие зеленым огнем глаза, длинная юбка, облегающая твою попку так, что я потом неделю не мог заснуть от перевозбуждения. — Он взял ее за талию и тряхнул. — Когда ко мне подошли и сказали, что птичка упорхнула, мне надо было сразу выкинуть тебя из головы. Мне не нужно было создавать себе лишние трудности в жизни в виде маленькой русалки с веснушчатым носом. Но ты, словно заноза под кожей, не давала мне покоя.
Айрин смотрела на него во все глаза и молчала, не в состоянии произнести ни слова. Сейчас его глаза были стального цвета. Они пугали ее, но магнетизм его сильного тела был так велик, что все разумные доводы, которые она излагала матери, отступили на задний план. Тем не менее она сделала еще одну попытку.
— Это просто наваждение, — прошептала она замирающим голосом. — Ты сам должен понимать, что у нас ничего не получится. Мы слишком разные, Эдвард.
— Я слишком приблизился. В этом вся проблема, не так ли? — сказал он тихо.
Айрин сделала глубокий вдох.
— Да, — мужественно призналась она. — Твое общение с моей семьей не входило в наш уговор. Конечно, — спохватилась Айрин, — я благодарна тебе за все, что ты сделал для нас...
Больше ничего она сказать не успела, потому что рот ей закрыл жадный поцелуй Эдварда.
Айрин прижалась к нему всем телом, подчиняясь собственной острой потребности. А он целовал ее все более глубоко и страстно, разгоняя и подогревая ее кровь. Мелькнула слабая мысль, что надо бы остановиться, дабы не вступать в противоречие со своими мыслями и словами, но она тут же сгорела в пламени ее разгоравшегося желания. Пусть будет так, как суждено, пусть они расстанутся в скором времени, но сейчас она хочет его так сильно, что больше не может терпеть. Эта ночь будет принадлежать ей!
Освобожденная от мыслей голова кружилась, тело горело в предвкушении наслаждений. Она не помнила, как очутилась на кровати. Склонившись над ней, Эдвард творил чудеса с ее телом, о которых она мечтала по ночам.
Айрин с нетерпением ждала, когда он освободит ее от одежды. Наконец он снял с нее блузку, и первое прикосновение его губ к обнаженному телу можно было сравнить с ожогом.
— Ты прекрасна, Айрин, и сама этого не понимаешь.
Он целовал ее в глаза, щеки, губы, в шею, стонал от наслаждения, целуя ее грудь, и она вторила ему, охваченная пожаром страстного желания. Эдвард целовал ее плоский живот, когда, сгорая от нетерпения, Айрин притянула его к себе, расстегнула на нем рубашку и стала ласкать его тело. Айрин не узнавала себя. Она увидела его страстное лицо и содрогнулась. Такого Эдварда она еще не знала. Она дотянулась до ремня его джинсов, чтобы убрать разделявшую их последнюю преграду, но Эдвард остановил ее.
— Нет, Айрин.
Она не поверила своим ушам.
— Нет? — переспросила она недоверчиво.
Застонав, Эдвард лег на живот рядом с ней.
Айрин была настолько потрясена, что молчала, глядя на него и слушая его тяжелое дыхание. Он повернулся к ней лицом.
— Не смотри на меня так, — хрипло произнес он. — Не думай, что я не хочу тебя. Я схожу с ума, когда оказываюсь рядом с тобой. И с каждым днем становится все хуже. Но я не хочу, чтобы это произошло так примитивно. О совокуплении ты узнала во время своего замужества. Достаточно было прикоснуться к тебе, чтобы понять: твой муж не разбудил в тебе дремавшую женщину. Ты досталась мне девственно чистой, неуверенной в себе, потрясенной новизной незнакомых ощущений...
— Эдвард, ты забыл, что у меня двое детей.
Я не девственница.
Айрин то краснела, то бледнела, сидя на кровати рядом с лежавшим и смотревшим на нее Эдвардом. Почти обнаженная, она испытывала страшное унижение, какого в жизни еще не испытывала. Она отдавалась ему, а он отказался от нее!
— В каком-то смысле это так.
Он помолчал, наблюдая, как Айрин застегивает на себе блузку.
— Айрин, когда мы займемся любовью, а это, несомненно, произойдет, я хочу, чтобы ты была в полном согласии не только со своим телом, но и со своим разумом. Ты должна сознательно прийти к такому решению.