Сон о золотых рыбках
Шрифт:
Андрею показалось, что асфальт под ногами обмяк и стал уходить в сторону. «В комоде было ровно десять баночек. …Какая кровь? У Оленьки и пару литров не наберётся. Я – не муж. Я – кровопийца. Ведь были же деньги. Можно как-то растягивать. «У подруги родители погибли, нужно помочь», – говорила ненаглядная. Ей кто поможет? Я».
Листовский отстоял небольшую очередь, достал из кармана сетку. Покупал расчётливо. Необходимое: морковь, лимоны, яблоки, свёклу, банку яблочного сока. «Она сдала кровь. Не притронулась к банкам, пока я был на лекциях. Ждала его – мужа, хозяина, добытчика. Он не может обеспечить жену витаминами». Вчера носил мебель на пятый этаж. Хозяин пообещал заплатить как-нибудь, но коллега – пожилой мужчина из соседнего двора, с которым Андрей знаком, – отирая пот, ударил вязаной шапкой по перилам. «Ты хоть на пузырёк дал. Жрать нечего, а он на дурничку хочет прокатиться. Пятый этаж. Андрейка, тащим диван вниз». Жена хозяина засуетилась. Вынесла бутылку самогона и немного денег. Деньги Андрей забрал, а бутылку отдал напарнику. В кулинарии Андрей купил две котлеты, двести граммов засохшего плова, и столько же дрожжевого теста. Пока Оля примеряла и дошивала блузку подруге, Андрей напёк десяток пирожков с пловом, поджарил котлеты, отварил остатки лапши. Неожиданно вошла Сокольникова с подругой
Он помог им раздеться, и увидел, как от запахов у них заблестели глаза. Ему приходилось голодать. Он понимал, что девушкам труднее найти работу в городе. Поэтому сразу предложил помыть руки и заняться сервировкой стола. Еды им могло хватить на два дня, но пирожки из плова и разрезанные котлеты с отварной лапшой исчезли мгновенно.
Это было на первом курсе. Деньги копил, хотел купить матери подарок к дню рождения. Старшекурсники пригласили на разгрузку угля, познакомили с нужными людьми, отвечающими за разгрузку вагонов и сохранность грузов. Иногда Андрей рыбачил, жарил на шампурах улов. Как-то отдал пожилому дядьке пойманного на закидушку солидного налима. Где бы он его варил? Кита! У соседа не клевало в тот вечер. У костерка разговорились, сварили из мелочи уху, познакомились. Дядя Серёжа предложил пойти к нему в напарники. Три зимы Андрей бросал уголь в топки в небольшой котельной, отапливающей три корпуса общежитий лесного техникума.
А ещё он купил модные колготки и ночную рубашку. Оленька сшила себе пижаму, но в комнате, пристроенной к старому трёхэтажному дому, зимой не жарко. Андрей хотел летом установить ещё батарею, утеплить дверь и пол в сенях. На столе увидел записку: «Андрейка, пошла в консультацию». На подушке заметил ещё один бумажный клочок с ровными буквами: «Я очень скучала. На лекции не ходила. Опять было это. Зайду к Юльке в комок. Твоя – навеки».
Куда пошла – в комок или в консультацию? Чайник холодный. Ушла давно. Если её опять тошнило, то ничего не ела. Хлеб в пакете не тронут – Печень в холодильнике – не открывала. Решил отварить макароны и сардельки. Съел кусочек и написал записку. Одна Оля не станет есть. Будет его ждать. Если приходил ночью, задержавшись на разгрузке или погрузке на овощной базе, его ждал ужин из недосоленной и слипшейся лапши и голодная юная жена с учебником «Акушерство» в холодных руках. Когда вваливался в час ночи под «газом», чайник с тёплым компотом укутан одеялом, а разваренная гречневая каша, остывая, ждала его. Стыдился в те томительные минуты. Вынимал из карманов мятые бананы и апельсины, отдавал заработанные деньги. Лучше бы поворчала, накинулась с упрёками. Пилить не умела, искренне радовалась его приходу. Ел отвратительную стряпню и казнил себя разными казнями, а её глаза сияли и пускали бенгальские искры.
В узком коридорчике сидела молодая будущая мать. В женской консультации раньше было тесно. Андрей оказался тут, когда группой, навещали преподавательницу обществоведения, перепутав родильный дом с этим заведением. Молодые и бестолковые – первый курс.
Андрей вошёл в кабинет, постучав в белую дверь.
– У вас что? – удивился седенький врачик.
– Моя жена – Перова Ольга Фёдоровна… была на приёме? Такая маленькая. Естественно, самая красивая – Врач заторможено улыбнулся и начал внимательно читать список в журнале. Строк три. Старичок склонил голову к плечу и вздохнул.
– Таня, у нас Перова была?
– Листовская! – почти выкрикнул Андрей.
– Тоже ваша жена? Листовской не было.
Андрею нужна ненаглядная Оленька, чтобы померить туфли. В зимних ботиках можно ходить и летом, но лучше поберечь на следующую осень. Нужна и яркая курточка. Хотя Оля и показывала ему несколько эскизов своих моделей, они даже купили плотную ткань в пошивочной мастерской, но дальше проект не двигался, не претворялся в жизнь. Не было денег на воротник?
Мясо Андрей покупал на рынке, где у него знакомые продавцы, которым помогал отвозить в камеру хранения ящики и мешки. Покупал редко, когда удавалось продать сконструированный журнальный столик или секретер. Мясо на рынке дешевле, чем в магазинах. Мясо на рынке всегда свежее. Мясо, хотя и приросло к костям и хрящикам, но в нём нет ни крахмала, ни бумаги и даже костной муки не обнаружить, как это бывает с колбасой. Из мяса можно сварить щи, нарубить котлет и наморозить в морозилке, из косточек получится наваристый ароматный борщец. Андрей ходил между прилавками, на которых лежали отборные куски мяса, сала, ливер, просил сбросить сотню-другую, здоровался со знакомыми рубщиками. Ему предлагали попробовать копчёную корейку, домашнюю колбасу. Он не отказывался, благодарил, шёл дальше туда, где в аккумуляторных стеклянных банках и баночках резвилась многокрасочная рыбная молодь. …Его позвали. Несомненно, его:
– Мальчик, мальчик, – оглянулся. Звала молодая сутуловатая женщина в белом переднике. Он хотел обидеться. Какой он мальчик? Высокий, широкоплечий, лицо открытое, можно сказать – мужественное, тёмно-карие глаза, прямой нос, тонкие чёрные брови, а волевой подбородок украшает эдакая пикантная ямочка. – Возьмите мою голову. Совсем недорого, – смущённо предлагала она.
– Вашу головку? Она, вам не нужна? – женщина смутилась, трогательно взмахнула руками.
– Нет… Поросёнкину голову, – располагающе улыбнулась незнакомка. Ее, ненакрашенные тёмно-красные губы были так свежи и так беспомощно-очаровательны, что он больше ничего и никого не видел.
– Мне ваша нравится намного больше, – кокетничал Андрей, чувствуя, что нравится этой сутуловатой, но премиленькой женщине с удивительными светло-серыми глазами.
– Мы не встречались раньше? Кажется, что я видел вас где-то? – Бывают же такие пронзительно-властные зовущие глаза. Они притягивают, располагают. Пройдёшь мимо таких глаз-озёр и что-то дрогнет в серёдке. Не в сердце, не в голове, а где-то в самом центре твоём. Непонятное радостно-грустное чувство окатит с ног до головы. Через неделю, через месяц, заволнуешься, увидев вновь подобные глаза, подумаешь о сказочно-прекрасном лице, словно его списали со старой книжки, на картинках которой живут Иван-царевич, Василиса Прекрасная и какой-нибудь верный друг-Волк.
– Возможно, и встречались. – с хитроватым прищуром быстро взглянула ему в лицо. – Всё может быть. …Продала. Скучно стоять. Возьмите, много не спрошу.
– Вот вы какая. «Много не прошу», а уже обокрали.
– Когда? – удивилась женщина и её глаза потемнели, сузились, став почти тёмно-синими.
– Возвратите моё сердце, Оно в ваших руках.
– Да ну вас, – улыбнулась женщина стеснительно. – Не отдам. – Незнакомка выпрямилась, расправляя плечи под неуклюжей ватной курткой, и так посмотрела на Андрея, что он перестал дышать. «Я – знаю её. Давно знал эту незнакомку».
Какой властный огонь заметался в глубине громадных глаз. Какая женственная обольстительная сила озарила чистое побледневшее лицо. Померкло солнце от такой великолепной блистательной страсти. Время скукожилось опавшим листом, остановилось. Сквозь войны, моря слёз и горя тянулись многие века две линии жизни и вот встретились нечаянно и потянулись друг к другу.
– Что делать? Меняться. Вы мне – свинячью голову, а я, – Андрей вздохнул, говоря почти серьёзно: – сердце своё отдам. Насовсем. Зачем оно теперь мне. Забирайте.
Листовский вправду забыл обо всём на свете. Забыл о своей ненаглядной жене, забыл о том своём долге, который всегда был с ним. Он стал другим человеком. Этот другой Андрей выскользнул из него и стал отдаляться. Догнать его не было сил и желания. Он раздвоился. Не желая того, превратился в свою копию, в двойника, который не страдал, пытаясь содержать свою молодую семью, не думал о завтрашнем зачёте. Его копия стала жить по своим правилам, по своим желаниям, которые откуда-то возникли. Он не мог осудить её, остановить, пристыдить, приказать, чтобы вернулась на место и не кокетничала с чужой женщиной, не тонула в её глазах. С ним произошло нечто такое, чему и определение не найти сразу. Он и не хотел становиться прежним. Просто не мог.