Сон «Святого Петра»
Шрифт:
— Отдраить на лодке все люки!
Когда его приказание было выполнено, Михайлов спустился в центральный пост и заиграл на своей бесшумной трубе. Он шел из отсека в отсек, а впереди него бежала, выскакивая в лодочные люки, перебегая по швартовым на стенку, стая черных портовых крыс. Их гнали иерозвуки, неслышимые, но невыносимые для живых существ.
Боцман Деточка от удивления сбил фуражку на затылок:
— Всякое видал, ваше благородие, но такую чуду — господь не привел.
— Это как в сказке Андерсена! — восхищался юнкер флота Покровский. — Помните, мальчик волшебной флейтой выгнал всех мышей из города?
Но боцман Андерсена не читал… Он насаживал на швартовы жестяные диски крысоотбойников.
Подводная лодка «Сирена» вышла в свой первый боевой поход с новым командиром. Волны захлестывали мостик, где старший лейтенант Михайлов в тщетной надежде обозревал море в бинокль.
Сигнальщикам он посулил:
— Первому, кто обнаружит неприятеля, — Георгиевский крест и от себя лично жалую сто рублей. Зрите, братцы, в оба!
Сигнальщики жаловались:
— Все глаза проглядели, ваше благородие! Хучь бы дымок где. Затаились супостаты. В море не выходят.
Михайлов спустился в центральный пост, где юнкер Покровский прижимал к ушам слуховые трубки, пытаясь уловить иерозвуки неприятельских судов.
— Ну что, Юрий? Тихо?
— Один фон идет, Николай Николаевич… Михайлов потер усталые глаза.
— А что, если мы попробуем послушать в подводном положении? Обычный звук распространяется в воде лучше и дальше, чем в воздухе. Может быть, и низкие частоты иероизлучения подчиняются тем же законам?
— Да, если учесть, что иерозвук во сто крат лучше проникает сквозь металл и, камень, чем обычные шумы, — охотно поддержал юнкер идею командира, — то чтоему водная среда?!
Михайлов крикнул в переговорную трубу:
— По местам стоять, к погружению!
Он сам задраил верхний рубочный люк, и в балластных цистернах «Сирены» взбурлила забортная вода. Теперь Михайлов и Покровский вместе сидели у «иерофона», как назвал изобретатель свой аппарат.
— Боцман, держать глубину тридцать футов! — распорядился командир. Через некоторое время командир приказал:
— Боцман, погружайся на глубину сто пятьдесят футов…
— Есть погружаться на глубину сто пятьдесят футов.
— Глубина сто пятьдесят футов… — бесстрастно доложил боцман, а сам украдкой перекрестил глубиномер и тяжело вздохнул.
Лодка шла на предельной глубине. Сквозь заклепки сочилась забортная вода. Увесистые капли звучно шлепались в мертвой тишине. Матросы подставляли под опасную капель жестянки из-под консервов.
— Есть! — радостно вскрикнул Покровский. Стрелка основного прибора «иерофона» дрогнула, отклонилась и мелко задрожала у румба «зюйд-зюйд-вест».
— Рули на всплытие! — тут же отозвался Михайлов. — Курс 190… На какой глубине открылся иерозвук? — спросил он Покровского.
— На ста пятидесяти футах!
— Запишите это в аппаратный и вахтенный журналы.
Лодка всплыла, и в перископ Михайлов увидел вражеский большой тяжело груженный пароход. Из высокой трубы валили густые клубы дыма.
— Боевая тревога! Торпедная атака!
Матросы разбежались по боевым постам, замерли у приборов и механизмов.
В Михайлове и следа не осталось от обычной благодушности чудака-ученого. Отважный до отчаянности командир вел «Сирену» в атаку.
— Первый, второй — пли! — сорвалось с губ старшего лейтенанта. В перископ хорошо было видно, как в районе спардека над пароходом взметнулся столб огня, дыма, пара, угольной пыли… К окуляру перископа поочередно прикладывались боцман Деточка, юнкер флота Покровский, матросы-рулевые… Экипаж был радостно взбудоражен первой боевой удачей.
Во время ужина в тесную кают-компанию «Сирены» постучались делегаты от команды: боцман, Покровский и торпедист Нефедов.
— Ваше благородие, — обратился к Михайлову боцман, — дозвольте вам плезир от команды сделать!
Все трое грянули в честь командира «Кудеяра-разбойника». Особенно выделялся боцманский бас:
Их было двенадцать разбойников…
«Аллах карает нас за грехи!»
Поход продолжался. В чудовищной тесноте механизмов матросы несли вахты, спали, ели. Торпедист Нефедов пел под балалайку подводницкую частушку:
Если вы утопнете И ко дну прилипнете, День лежите, два лежите, А потом привыкнете!Ранним утром 14 сентября 1915 года старший лейтенант Михайлов увидел в перископ шхуну под турецким флагом. Он тут же отдал приказ об атаке, но, приглядевшись, заметил, что парусник не подавал признаков жизни и шей по воле ветра: хлопали паруса, само по себе вращалось штурвальное колесо… Когда «Сирена» всплыла и пустила сигнальную ракету, никто не вышел на палубу.
Михайлов велел абордажной команде готовиться к высадке на судно. На высокий борт шхуны полетели «кошки» с тросами, по тросам полезли подводники. Вместе с ними перебрался на захваченное судно и старший лейтенант Михайлов. Моряки обследовали все палубы, кубрики, рубки шхуны, но нигде не обнаружили ни одной живой души. Уныло поскрипывали на качке распахнутые двери.
— Николай Николаевич, смотрите! — юнкер флота Покровский снял с плиты кофейник. — Теплый еще…
— Ума не приложу, куда они все подевались?! — растерянно пожал плечами Михайлов. — Все вещи — документы, деньги, карты — целы. Вот даже вахтенный журнал, как оставили раскрытый, так и лежит… Только тут все по-турецки… Ничего не поймешь.
— Может быть, их напугал наш перископ, — предположил Покровский, — и они ушли на шлюпках?
— Да нет же… Я обнаружил шхуну, когда на ней уже никого не было. Да и шлюпки вон висят нетронутыми…
— Чертовщина какая-то…
Прибежал боцман:
— Ваше благородие, у них тут все часы стоят — в ходовой рубке, и у капитана, и в кубрике. Все одно и тоже время показывают. Будто кто их все разом остановил!
Михайлов задумчиво покачал головой:
— Спасибо, боцман, за ценное наблюдение… Загадки дома разгадывать будем. Шхуну на буксир. Курс — на Севастополь.