Сон в красном тереме. Т. 1. Гл. I – XL.
Шрифт:
Но едва она договорила, как на пороге появился слуга и доложил:
– Приехал человек из дома военачальника Фэн Цзыина.
Оказывается, в доме Фэн Цзыина стало известно, что семья Цзя устраивает молебствие в монастыре, и они решили послать в подарок благовония, чай, свиней, баранов и редкие яства.
Узнав об этом, Фэнцзе поспешила к матушке Цзя и с улыбкой сказала:
– Вот это да! Такое мне и в голову не могло прийти. Мы поехали просто так, а люди подумали, будто мы всерьез совершаем жертвоприношения! Даже подарки прислали! Это все
Как раз в это время две служанки, приехавшие из дома Фэн Цзыина, поднялись на башню и вручили подарки матушке Цзя. Следом за ними появились слуги сановника Чжао. В общем, все родственники, близкие и дальние, друзья и знакомые, услышав, что матушка Цзя решила устроить моление в храме, поспешили поднести ей подарки.
– Ведь мы только хотели развлечься, – сокрушенно вздыхала матушка Цзя. – А доставили всем столько хлопот!
Остаток дня она провела в монастыре, но, вернувшись домой, заявила, что больше туда не поедет.
– Дело, как говорится, надо доводить до конца. Переполошили людей – теперь терпите, – заявила Фэнцзе. – Раз уж подняли всех на ноги, так по крайней мере повеселимся как следует!
Надо сказать, что Баоюй рассердился на даоса за то, что тот завел с матушкой Цзя разговор о его женитьбе, и, приехав домой, во всеуслышание заявил:
– Не желаю я больше видеть этого даоса!
Никто не понял, в чем дело. Вдобавок Дайюй, возвратившись из монастыря, почувствовала недомогание, и на следующий день матушка Цзя решительно отказалась ехать туда. Уехала одна Фэнцзе. Но об этом мы рассказывать не будем.
Дайюй заболела, а Баоюй лишился покоя, не ел, не пил, то и дело прибегал справляться о ее здоровье и замирал от страха при мысли, что с ней может случиться несчастье.
Как-то Дайюй сказала ему:
– Поехал бы лучше смотреть представление! Что сидеть дома?
Баоюй, все еще возмущенный тем, что даос Чжан посмел заговорить о его женитьбе, услышав слова Дайюй, с горечью подумал:
«Тем, кто не понимает, что творится у меня на душе, простительно, но зачем она насмехается надо мной?» – И он еще больше расстроился. Будь это не Дайюй, он дал бы волю своему гневу, а тут лишь опустил голову и проговорил:
– Лучше бы мне не знать тебя! Но теперь уже ничего не поделаешь!
– Значит, жалеешь, что узнал меня? – с холодной усмешкой произнесла Дайюй. – Еще бы! Я ведь недостойна тебя!
Баоюй посмотрел ей в глаза и спросил:
– Уж не призываешь ли ты со спокойной душой проклятье на мою голову?
Дайюй сначала не поняла, что он хочет сказать.
– Разве я вчера не поклялся тебе? – продолжал Баоюй. – Зачем же ты снова заводишь об этом речь? Даже если меня постигнет несчастье, тебе-то какая польза от этого?
Только теперь Дайюй вспомнила об их разговоре накануне и пожалела о сказанном. Она разозлилась на себя, а потом, устыдившись, заплакала.
– Пусть уничтожит меня Небо и покарает Земля, если я желаю тебе несчастья! –
Надо сказать, что Баоюй от природы не был чужд низменных страстей. Они росли вместе с Дайюй и научились угадывать чувства и мысли друг друга. Сейчас он повзрослел, начитался простонародных книг и жизнеописаний, стал разбираться в отношениях между мужчиной и женщиной и считал, что ни одна из обитательниц женских покоев ни дома, ни у родственников не может сравниться красотой с Дайюй. И он полюбил ее. Но сказать прямо о своих чувствах не решался, а потому пускался на всякие хитрости – то радовался то гневался, – чтобы испытать Дайюй.
Дайюй тоже испытывала Баоюя – то насмешками, то притворством, никогда не упуская удобного случая.
Они без конца лгали друг другу, скрывая истинные мысли и чувства, но ложь, сталкиваясь с ложью, рождает истину. Поэтому Баоюй и Дайюй вечно ссорились, даже по пустякам.
Вот и сейчас Баоюй подумал:
«Другие меня не понимают, но ты не можешь не понять, что все мои чувства устремлены к тебе! А ты не только не хочешь меня утешить, а еще и огорчаешь своими насмешками. Значит, не любишь меня, даже думать обо мне не желаешь!»
Но сказать обо всем этом Баоюй ни за что не решился бы.
«Я знаю, ты любишь меня, – размышляла тем временем Дайюй. – Пусть болтают вокруг, что золоту и яшме суждено соединиться, ты и слушать этого не желаешь. Даже когда я заговорю о золоте и яшме, ты делаешь вид, будто не слышишь, значит, дорожишь мною, одну меня любишь. А стоит мне намекнуть на это – сердишься. Почему? Чтобы испытать меня, чтобы я не верила в твою любовь? Но ведь все мысли у тебя обо мне».
Баоюю, глядя на нее, хотелось сказать:
«Я готов на все, даже смерть приму с радостью, лишь бы ты поступила согласно моему желанию. Пойми, мы должны сблизиться. Не надо меня избегать!»
И Дайюй, словно прочитав мысли Баоюя, подумала:
«Заботься больше о себе, тогда я буду спокойна. Мы не должны постоянно быть вместе, чтобы все время не ссориться».
Дорогой читатель, возможно, ты скажешь, что молодых людей обуревали одни и те же чувства? Пожалуй, это верно, но они были до того разными, что, стремясь сблизиться, все больше отдалялись друг от друга.
Трудно описать сокровенные чувства молодых людей, поэтому расскажем лучше об их внешнем проявлении.
Стоило Дайюй обмолвиться о «женитьбе, предопределенной самим Небом», как Баоюй, выйдя из себя, сорвал с шеи свою драгоценную яшму и, швырнув ее на пол, закричал:
– Сейчас разобью эту дрянь вдребезги, и делу конец!
Но яшма осталась целой и невредимой. Баоюй метался по комнате в поисках чего-нибудь тяжелого, чем можно было бы разбить яшму.
– Зачем разбивать ни в чем не повинную яшму? – сквозь слезы проговорила Дайюй. – Убей лучше меня!