Сон в красном тереме. Т. 1. Гл. I – XL.
Шрифт:
– У нас в доме только и разговоров что о твоей яшме, – промолвила Баочай, – но я ни разу ее вблизи не видела. Разреши посмотреть!
С этими словами она придвинулась к Баоюю, а он снял с шеи яшму и положил девушке на ладонь. Камень величиной с воробьиное яйцо, белый, как молоко, сиял, словно утренняя заря, и весь был в разноцветных, как радуга, прожилках.
Дорогой читатель, ты, должно быть, уже догадался, что это был тот самый грубый, нешлифованный камень, который бросили когда-то у подножья хребта Цингэн в горах Великих вымыслов.
По этому поводу потомки в шутку сочинили такие стихи:
Про123
…и нефрит не излучает больше свет… – Здесь под «золотом» подразумевается Баочай, под «нефритом» – Баоюй.
На оборотной стороне камня была изложена история его перевоплощения – иероглифы, выгравированные известным вам буддийским монахом с коростой на голове. Камень вначале был крохотный – умещался во рту новорожденного, а иероглифы до того мелкие, что не прочтешь, как ни старайся. Постепенно камень увеличивался и достиг таких размеров, что даже пьяный мог бы прочесть надпись при свете лампы.
Я счел своим долгом все это объяснить, чтобы у читателя не возникло недоумения, какой же должен быть рот у младенца, едва вышедшего из материнского чрева, если в нем мог уместиться такой большой камень.
Осмотрев яшму со всех сторон, Баочай вновь повернула ее лицевой стороной кверху и прочла:
Да не будет потерь,да не будет забвенья,И да здравствует святость,слава, жизни горенье!Прочитав надпись дважды, Баочай повернулась к Инъэр и сказала:
– Ты что глаза таращишь? Наливай чай.
– Строки, которые вы прочли, мне кажется, могут составить пару тем, что выгравированы на замочке вашего ожерелья, барышня, – хихикая, ответила Инъэр.
– Значит, на твоем ожерелье тоже есть надпись, сестра? – удивился Баоюй. – Хотелось бы взглянуть.
– Не слушай ее болтовни, – проговорила Баочай, – нет там никакой надписи.
– Дорогая сестра, зачем же тогда ты разглядывала мою яшму? – не унимался Баоюй.
Баочай ничего не оставалось, как признаться:
– Один человек выгравировал на моем ожерелье пожелание счастья. Иначе зачем бы я стала его носить? Ведь оно тяжелое!
С этими словами Баочай расстегнула халат и сняла с шеи сверкающее жемчужное ожерелье, отделанное золотом, с золотым замочком.
Баоюй повертел его в руке. На замочке с обеих сторон было выгравировано по четыре иероглифа, в соответствии со всеми правилами каллиграфии.
Баоюй дважды прочел надпись на ожерелье Баочай, затем – дважды на своей яшме и сказал:
– В самом деле получается парная надпись.
– Эти иероглифы выгравировал буддийский монах, – не вытерпев, вмешалась Инъэр. – Он сказал, что пожелание непременно должно быть выгравировано на золотом предмете.
Баочай вдруг рассердилась и, не дав Инъэр договорить, отправила ее за чаем, а затем снова повернулась к Баоюю.
Прижавшись плечом к плечу Баочай, Баоюй вдруг ощутил какой-то необыкновенный аромат, в носу приятно защекотало.
– Сестра, чем это ты надушилась?
– Терпеть не могу душиться, – ответила Баочай, – к тому же на мне хорошее платье, зачем же обливать его духами?
– Нет, ты скажи, чем это пахнет? – не унимался Баоюй.
– Ах да, совсем забыла! – воскликнула Баочай. – Еще утром я приняла пилюлю холодного аромата. Вот ею и пахнет.
– Пилюлю холодного аромата? – с улыбкой спросил Баоюй. – А что это такое? Дай мне одну попробовать, дорогая сестра!
– Не говори глупостей! – засмеялась Баочай. – Разве лекарство принимают без надобности?
В этот момент из-за двери послышался голос служанки:
– Пришла барышня Линь Дайюй.
В комнату вприпрыжку вошла Дайюй и с улыбкой сказала:
– Ай-я-я! Как я некстати!
Баоюй вскочил с места, предложил ей сесть.
– Некстати? – засмеялась Баочай. – Что ты хочешь этим сказать?
– Знай я, что он здесь, ни за что не пришла бы, – ответила Дайюй.
– Не понимаю, – промолвила Баочай.
– Не понимаешь? – воскликнула Дайюй. – Сейчас объясню. Так получается, что мы либо приходим вместе, либо вообще не приходим. Уж лучше бы тебя навещал кто-нибудь один, но каждый день, сегодня он, завтра я. А то день пусто, день густо. Что же тут непонятного, сестра?
Заметив на Дайюй накидку из темно-красного голландского сукна, Баоюй спросил:
– Разве пошел снег?
– Давно идет, – ответили стоявшие возле кана женщины.
– Захватили мой плащ? – спросил Баоюй.
– Хорош! – засмеялась Дайюй. – Не успела я появиться, как он тут же уходит!
– Разве я сказал, что собираюсь уходить? – возразил Баоюй. – Просто хотел узнать.
Кормилица Баоюя, мамка Ли, сказала:
– Снег так и валит, придется переждать здесь. Побудь с сестрицами! Госпожа для вас приготовила чай. За плащом я пошлю служанку, а слуг отпущу домой.
Баоюй кивнул.
– Идите, – приказала слугам мамка Ли.
Тетушка Сюэ между тем приготовила чай, велела подать изысканные яства и пригласила всех к столу.
За трапезой Баоюй принялся расхваливать гусиные лапки, которые третьего дня ел в восточном дворце Нинго у жены Цзя Чжэня. Тетушка Сюэ тоже угостила его гусиными лапками собственного приготовления.