Сон в красном тереме. Т. 1. Гл. I – XL.
Шрифт:
– Ах, вот оно что! Кубками обменяться не успели, а уже до волос добрались! [199]
– Иди, я и тебя причешу! – со смехом сказал Баоюй.
– Я недостойна такой великой чести! – съязвила Цинвэнь.
Она схватила деньги и выбежала из комнаты.
Шэюэ сидела у зеркала, Баоюй стоял у нее за спиной, и оба в зеркале улыбались друг другу.
– Во всем доме она самая болтливая, – заметил Баоюй.
Шэюэ жестом остановила его. В этот момент из-за дверной занавески с шумом вбежала Цинвэнь.
199
…до
– Это я болтливая? Ну-ка, давай объяснимся!
– Иди своей дорогой, – со смехом сказала Шэюэ. – Чего привязалась?
– Защищаешь его! – рассмеялась Цинвэнь. – Вы меня не морочьте! Думаете, я ничего не понимаю? Погодите, вот отыграюсь, потом с вами счеты сведу!
С этими словами она убежала.
Баоюй расчесал Шэюэ волосы и приказал постелить ему, чтобы не тревожить Сижэнь. Ночью ничего примечательного не случилось.
На следующее утро Сижэнь почувствовала себя лучше и съела немного рисового отвара. Лишь тогда Баоюй успокоился и после завтрака отправился навестить тетушку Сюэ.
Наступил первый месяц. Время, когда занятия в школе прекращаются, женщины перестают заниматься вышиванием и делать всем совершенно нечего. И вот в эту пору Цзя Хуаню захотелось развлечься. Выйдя как-то из дому, он увидел Баочай, Сянлин и Инъэр, которые играли в облавные шашки, и решил тоже сыграть.
Баочай всегда хорошо относилась к Цзя Хуаню, как и к Баоюю, и уступила ему свое место. Каждый ставил по десять монет.
Первую партию Цзя Хуань выиграл и был очень доволен. Но, проиграв затем несколько партий подряд, стал горячиться. В последней партии пришла его очередь метать кости. Чтобы выиграть, надо было набрать не меньше шести очков. Цзя Хуань в сердцах швырнул кости на стол. Одна легла тут же, на ней было два очка, другая откатилась в сторону.
– Одно очко! Одно! – крикнула Инъэр, захлопав в ладоши.
Цзя Хуань вытаращил глаза и заорал:
– Шесть! Семь! Восемь!
Но кость вдруг повернулась кверху единицей и остановилась. Цзя Хуань схватил ее и потянулся за деньгами, заявив, что было четыре очка.
– Я сама видела одно! – запротестовала Инъэр.
Но Баочай, видя, что Цзя Хуань рассердился, сделала Инъэр знак глазами молчать и сказала:
– Ты уже взрослая, а нарушаешь правила! Неужели господа станут тебя обманывать? Значит, не хочешь отдавать деньги?
Инъэр не осмелилась перечить барышне и, затаив обиду, отдала деньги, бормоча:
– А еще господа называются! На такие гроши даже я не позарилась бы! Недавно второй господин Баоюй проиграл мне больше, но сердиться не стал! А когда все деньги у него растащили служанки, лишь посмеялся…
Баочай прикрикнула на нее, и она замолчала.
– Куда мне до Баоюя! – произнес Цзя Хуань и заплакал. – Вы все боитесь его, всячески угождаете, а меня каждый может обидеть, потому что я не сын госпожи.
– Дорогой братец, не говори так, а то над тобой будут смеяться, – стала уговаривать его Баочай и еще раз отчитала Инъэр.
В это время пришел Баоюй и спросил:
– Что здесь произошло?
Цзя Хуань не осмелился произнести ни слова. Баочай хорошо знала, что в семье Цзя младшие братья боятся старших, но Баоюй не любил, когда его боялись.
«Детей воспитывают родители, кому же понравится, если я стану вмешиваться? К тому же я принадлежу к прямой ветви рода, а Цзя Хуань – сын наложницы. Если я стану относиться к нему как к младшему, пойдут сплетни, да и неизвестно, станет ли он меня слушаться».
Запала ему в голову и другая, довольно странная мысль. Вы не представляете какая! Баоюй с самого детства постоянно находился в окружении сестер, родных – Юаньчунь и Таньчунь и двоюродных – Инчунь и Сичунь, а также родственниц: Ши Сянъюнь, Линь Дайюй и Сюэ Баочай. Девушки были для него олицетворением кротости, мужчин же он считал грязными тварями и совершенно ими не интересовался. Но, следуя заветам великого мудреца [200] , он не осмеливался нарушать правила взаимоотношений с родителями, дядьями и братьями. Себя же он не причислял к мужчинам и никогда не думал о том, что должен служить примером для младших братьев. Вот почему Цзя Хуань и другие младшие братья не очень его боялись, хотя старались ему уступать, чтобы не вызвать недовольства матушки Цзя.
200
…следуя заветам великого мудреца. – Имеется в виду Конфуций.
Но Баочай ничего этого не знала и, опасаясь, как бы Баоюй не стал отчитывать младшего брата, поспешила выгородить Цзя Хуаня.
– Как можно плакать в такой праздник? – возмутился Баоюй. – Если здесь не нравится, иди играть в другое место. Ты без конца учишься и совсем заучился! Если, к примеру, какая-то вещь не нравится, надо найти другую, ту, что похуже – бросить, взять ту, что получше. Сколько ни плачь, ведь лучше не станет. Ты же хотел развлечься, а сам расстроился и все равно не уходишь!
Пришлось Цзя Хуаню уйти.
Мать Цзя Хуаня, наложница Чжао, увидев сына в слезах, спросила:
– Кто тебя обидел?
– Я играл с сестрой Баочай, – стал жаловаться Цзя Хуань, – а Инъэр меня обругала да еще деньги отняла. Потом явился брат Баоюй и велел мне убраться.
– Зачем ты к ним лезешь? – напустилась Чжао на сына. – Бесстыжая тварь! Не мог поиграть в другом месте?
В это время мимо окна проходила Фэнцзе. Услышав слова наложницы Чжао, она подошла и спросила:
– Что это вы на Новый год расшумелись? Если мальчишка набедокурил, поучи его, зачем же ругать? Ведь у него есть отец, да и госпожа о нем заботится. Провинился – пусть старшие его и накажут. Он сын нашего господина, так что есть кому наказать его, а тебе зачем вмешиваться? Братец Цзя Хуань, выходи скорее, пойдем ко мне поиграем!
Цзя Хуань боялся Фэнцзе больше, чем госпожи Ван, поэтому, как только она его позвала, сразу выбежал. Наложница Чжао тоже не осмелилась возражать Фэнцзе.
– А ты мямля! – стала выговаривать мальчику Фэнцзе. – Сколько раз тебе говорила: ешь, пей, играй с братьями, сестрами и тетками, которые тебе нравятся. Но ты слушаешь не меня, а тех, кто тебя учит обманывать и мошенничать. Вместо того чтобы держаться с достоинством, как подобает господину, ты ведешь себя как слуга и еще упрекаешь других в несправедливости! Проиграл несколько монет и раскис! Сколько ты проиграл?