Сон в Нефритовом павильоне
Шрифт:
Новое послание на имя Ян Чан-цюя гласило:
«Вы проявили себя, как чжоуские Фан Шу и Сяо Хао, как сунские Хань Ци и Фу Би. Ваши победы над южными варварами порадовали наших подданных и укрепили наше могущество на окраинах государства, — отныне мы спокойны. Однако только что мы получили известие о мятежном государстве Хунду, что по соседству с округой Цзяочжи. Положение на рубежах в том краю тревожное. Потому приказываем Вам не возвращаться на родину, а идти походом на мятежников, разгромить их и только с победой повернуть войско домой. Мысленно мы разделяем с Вами все тяготы Ваших ратных трудов: жару и холод, неудобства и тоску по близким. Когда мы смотрим в сторону юга, сердце наше сжимается от боли. За все Ваши подвиги жалуем Вас званием Верховного инспектора Юга. Советник Хун Хунь-то остается при Вас. Предводителя маней мы прощаем, сохраняем за ним титул князя и оставляем его властителем южных земель».
А Хун Хунь-то император направил отдельное послание. О чем в нем говорилось, вы узнаете из следующей главы.
Глава девятнадцатая
О ТОМ, КАК СТАРУХА ОСЫПАЛА БРАНЬЮ ГОСПОЖУ ХУАН И КАК КРАСАВИЦУ ФЕЮ ОТПРАВИЛИ В ЦЗЯНЧЖОУ
Сын Неба собственноручно составил послание к Хун. Вот что в нем говорилось:
«Вот уже четыре года мы восседаем на троне и всякий раз, узнав про гибель талантливого человека, горюем о потере его
для государства, а когда посещаем отдаленные провинции, где то и дело встречаем людей, достойных самых высоких государственных должностей, проливаем горькие слезы. Ведь речь идет о людях, которых мы должны были отыскать и использовать на благо отчизны, но нам не хватило мудрости это намерение выполнить. То лее с тобой — мы не знали о твоих талантах, слава твоя только сейчас дошла до нашего дворца. Небо на сей раз оказалось милостивым к нам, мы нашли тебя, словно крючок на берегу Вэйшуй, [225] словно раздобыли спасительный меч победы. Небо даровало нам в твоем лице падежную опору! Ты уже совершил множество подвигов, вписал свое имя в историю нашей страны. Случилось непредвиденное: мятежное государство Хунду нарушило покой на наших рубежах, и нам нужна твоя помощь. Жалую тебя должностью советника военного министра и приказываю отправиться вместе с Верховным инспектором Юга Ян Чан-цюем и всем войском в провинцию Цзяочжи на новые подвиги. Посылаю тебе в дар военные доспехи, лук со стрелами, секиру и нефритовую дщицу, а также личную печать. Служи достойно!»
225
…крючок на берегу Вэйшуй… — намек на предание о том, как основатель династии Чжоу нашел себе мудрого помощника, Цзян-тайгуна, в то время, когда тот ловил рыбу.
Император велел отправить гонца с посланием в ту же ночь.
Тем временем, печальная, как осенняя луна, оклеветанная, не в силах доказать свою невиновность, Фея вот уже полгода жила в семье Яна затворницей. Она не выходила на улицу, ночи напролет проводила без сна, глядя на огонек свечи, пряталась ото всех днем и все время плакала. Силы ее подходили к концу. Казалось, Небо забыло ее. Горе бедняжки было беспредельным, — участь хуже трудно представить!
А враги ее, госпожа Вэй с дочерью, продолжали придумывать, как бы извести Фею. Однажды госпожа Вэй сказала дочери:
— Скоро вернется Ян, а это опасно! Что-то надо делать, пока не поздно, ведь наложница наверняка затаила против тебя злобу. Когда приедет твой муж, она тебе отомстит!
Дочь опустила голову и промолчала.
— Всем известно, — влезла в разговор Чунь-юэ, — рано или поздно весну сменяет осень, а грехи сменяет раскаяние. Покайтесь! Скажите инспектору, что вы по неразумию совершили зло. Он вас простит!
Госпожа Вэй перебила ее:
— Что ты мелешь о своей госпоже, Чунь-юэ? Наша барышня —.доброе и слабое создание! Чем болтать попусту, предложи дельный выход.
Служанка в ответ:
— Есть такая поговорка: сорную траву рви с корнем.
— Как же надо рвать, чтобы корней не осталось? — спросила хитрая госпожа Вэй, взяв служанку за руку.
Чунь-юэ пожала плечами.
— Все, что мы делали до сих пор, оказалось без проку, — Фея цела и невредима. Вот если бы вы, госпожа, не пожалели ста золотых для Янь Цзюнь-пина, [226] то я обошла бы всю столицу, а нашла бы карающий меч для Феи, и тогда не повторились бы страсти, которые кипели восемь лет после убийства чуского князя.
226
Янь Цзюнь-пин — знаменитый прорицатель, жил в эпоху Хань.
Хуан подумала и проговорила:
— Но это опасно и невозможно по двум причинам. Нам, вельможам, не подобает звать в дом наемного убийцу. И все понимают, что я не терплю Фею за красоту и ревную ее к мужу. Значит, если ее убьют, все догадаются, что тут замешана я, — от чужих глаз и ушей не скрыться. Нет уж, придумай что-нибудь другое.
— Я вас не узнаю, — возразила служанка. — Если вы так страшитесь молвы, то зачем засылали во флигель наложницы чужого мужчину и пытались ее опорочить? Я понимаю так: Фея не признала себя виновной, но с горя живет затворницей и ждет возвращения инспектора. Когда он разберется, что к чему, у него заболит душа, он места себе не найдет, пока не отплатит за унижение своей любимой наложницы. И вам придется вертеться, как бусинкам на гладком столе!
И тут Хуан сквозь зубы пробормотала:
— Ты права: или умрет эта девка, или я лишу себя жизни! На тебе сто золотых, и сделай все как можно скорее!
Переодевшись, Чунь-юэ отправилась в город на поиски наемного убийцы. Вскоре она привела в дом старушонку: ростом всего пяти чи, глаза налиты злобой, седые волосы растрепаны по плечам.
— Как вас зовут и сколько вам от роду? — спрашивает госпожа Вэй.
Та в ответ:
— Годков этак семьдесят я прожила, а имени моего знать вам не обязательно. Занимаюсь я тем, что всю жизнь людей спасаю: как услышу, что где-то беда, так и несусь со всех ног туда. Вот и про вашу беду от госпожи Чунь-юэ услышала и пришла помочь вам от чистого сердца. Убийство из мести — штука непростая, поэтому если на самом-то деле причина здесь другая и вы меня, значит, обманываете, тогда поберегитесь, — как бы вам потом худо не было.
Госпожа Вэй вздохнула.
— Я вижу в вас благородную женщину и обманывать не стану. Да и кто же по пустяку решится на такое дело?!
Она велела принести вина и закусок и принялась потчевать гостью да изливать перед нею свою душу.
— Женская ревность — частая гостья в этом мире. Над ревнивыми женами можно посмеяться, можно им посочувствовать, но месть из ревности — это вещь недопустимая! Однако наше дело совсем особенное, даже неслыханное. Дочь моя, выйдя замуж, стала жертвой козней одной гнусной твари, которая пыталась ее отравить. Коли вы, как и я, за справедливость, возьмите большой нож и отомстите за поруганную добродетель, спасите дочь, а я уж не поскуплюсь. Кончите дело ладно, тогда я вас тысячей золотых отблагодарю!
Старушонка покосилась на госпожу Вэй и с усмешкой говорит:
— Ну, ежели добродетель теперь такая дорогая, то воля ваша! Госпожа Чунь-юэ мне все разъяснила. Ждите меня с весточкой через несколько дней.
На другой день старуха с ножом явилась в дом Хуанов, о чем-то перемолвилась с госпожой Вэй и ее дочерью, а как настала ночь, направилась к Янам. Чунь-юэ проводила убийцу до ворот, объяснила, как устроен сад и где искать нужный флигель, и вернулась к хозяевам.
Стояла последняя треть третьей луны. Воздух был свеж, лунный свет струился с неба. Старуха перелезла через забор и огляделась. Сад, куда она попала, был прекрасен: облетели последние лепестки с абрикосовых деревьев, зато персиковые в полном цвету, на камнях изумрудный мох, журавли парами дремлют меж стволов, вьется залитая призрачным светом дорожка. Флигели справа и слева, на воротах крепкие засовы. Старушонка направилась к западному флигелю, перебралась через внутреннюю ограду и вошла во дворик, — направо и налево находились помещения для прислуги. Помня наставления Чунь-юэ, старуха подкралась к ближайшему дому, где рядом с дверью через маленькое оконце пробивался неяркий свет. Она заглянула внутрь: две служанки спят, а какая-то красавица сидит возле светильника, подперев рукой щеку. Вид у нее измученный, лицо изнуренное, но ничего прекраснее этого лица старушонка в жизни не видывала. Верно, весенний день сморил красавицу или одолели ее горькие думы, — уж конечно, ей не снится Сян-ван [227] [228] с облаком и дождем, нет, — в аромате пахучих цзяннаньских трав ее терзает печаль Цюй Юаня! Удивленная старушонка подумала: «Глаза у меня старые, но суть человека они распознают с одного взгляда. Здесь горе!» Она проделала дырочку в бумаге, чтобы лучше видеть, и прильнула к ней. Красавица вздохнула, вскинула нефритовые руки, сжав лоб ладонями, и склонилась над столом. Старуха горящими глазами осмотрела всю комнату. Взор ее снова упал на руки сидящей, и при свете свечи на белой, как снег, коже старуха увидела красное пятнышко, будто небесный журавль оставил свою отметину, будто душа покойного императора пролила каплю крови. Дело ясное: это не простая отметина, а «соловьиная кровь»! Старуха похолодела от ужаса, ноги у нее подкосились. Она вынула нож и подумала: «От веку жены ревнуют, а наложницы через то погибают. Мой удел — вызволять из беды Цзэн Цаня и Сяо-цзи. Всю жизнь я мечтаю о справедливости, и если бы не я, кто бы таких красавиц спасал?!» Она отворила дверь, вошла и остановилась на пороге. Девушка открыла глаза и окликнула служанок. Старуха с усмешкой бросила нож и говорит:
227
Сян-ван. — Здесь автор повторяет распространенную ошибку: в легенде о фее, приходившей к царю в виде «облака и дождя» (см. коммент. выше), речь идет не о Сян-ване, а о Хуай-ване.
228
Сян-ван (IV в. до н. э.) — царь Чу.
— Не беспокойтесь, госпожа. Разве вы не знаете, что два убийцы одолеют одного Юань Шао?
— Кто вы, бабушка? — спрашивает красавица.
— Убийца, которую наняли в доме сановного Хуана.
— Раз вы пришли за моей головой, отчего же не берете, чтобы отнести вашим хозяевам?
— Вы знаете, кто я, теперь откройтесь, кто вы. — Если вы пришли сюда убивать, — улыбнулась Фея, — то зачем вести долгие разговоры? Я преступница, что вы еще хотите услышать?
— Не много вы о себе сказали. Теперь послушайте обо мне. Родом я из Лояна, молодость провела в зеленых теремах, там и состарилась, любовники меня бросили, поклонники поостыли. Тогда я озлилась на весь белый свет и принялась убивать и мстить за обманутых женщин. К Хуанам я пришла как спасительница.