Сон. Почему мы спим и как нам это лучше всего удается

Шпорк Петер

О чем догадывался еще Фрейд

Записывая сны в дневник, мы быстро замечаем, что в сновидениях пос­тоянно сталкиваемся с вещами, занимавшими нас и наяву. Этот феномен отметил еще Зигмунд Фрейд. Однако многие взгляды и методы, изложен­ные им в книге 1905 г. «Толкование сновидений», сейчас опровергнуты или поставлены под сомнение. Тем не менее фундаментальное предположение, что сюрреалистический мир спящего мозга способен многое рассказать о том, что нас подсознательно занимает, и сейчас считается верным.

Одним из важных открытий, связанных с экспериментами по про­буждению, стал тот факт, что на содержание сновидений в значитель­ной мере влияют так называемые «остатки

дня». В частности, у подо­пытных «в каждом втором или третьем сне обнаруживались указания на эксперимент», рассказывает Инге Штраух. Людям снится, например, что исследователи подключают к ним электроды.

В ходе одного из экспериментов 30 человек впервые в жизни ре­шились на прыжок с парашютом в паре с опытным парашютистом. Несколько ночей до и после прыжка Штраух записывала содержание их снов. Оказалось, что подопытные заранее интенсивно готовились во сне к предстоящему событию. «Почти за неделю до назначенной даты в каждом третьем сне в какой-либо форме всплывала тема прыжков с па­рашютом», — пишет исследовательница. Но еще сильнее занимал спя­щий мозг уже состоявшийся прыжок: три ночи после события 70-80% всех снов включали тему парашюта.

Когда Хобсон и Мак-Карли в 1977 г. представили свою модель активации-синтеза, она еще являлась антитезой к психоаналитическому подходу, видевшему в снах переработку полученных наяву впечатлений.

Нейробиологи, напротив, настаивали на том, что возбуждение спящего мозга носит случайный характер и не имеет никакого отношения ни к «остаткам дня», ни к детским воспоминаниям во фрейдовском духе.

На сегодняшний день мнение изменилось. Даже если исходный пункт возбуждения спящего мозга случаен, само возбуждение, вероятнее все­го, распространяется по давно уже сложившимся сетям или нейронным соединениям, образовавшимся во время бодрствования последних дней и закрепляемым в момент сновидения. При таком подходе сновидения действительно позволяют судить о том, какие события последних дней произвели на нас большое впечатление и какие воспоминания оставили неизгладимый след в мозге.

При этом следует обращать внимание не столько на сюжет, сколь­ко на мотивы сна, поскольку сновидения воспроизводят впечатления и мысли бодрствующего сознания в сильно искаженном виде и совер­шенно ином контексте. Почти никогда наши сны не представляют собой фрагменты воспоминаний с сохранением последовательности событий. Работа спящего мозга сопровождается вспышками отдельных, никак не связанных сцен и образов, которым мы лишь задним числом придаем подобие смысла.

Поэтому нелепость снов — результат случайного смешения мотивов. Зигмунд Фрейд еще считал ее плодом психологически необходимой системы вытеснения. Для него в толковании сновидений были особенно важны сны, в которых мозг отрабатывает целые сюжетные эпизоды и пережитые истории — особенно в нелепой или фантастической форме. Фрейд твердо верил, что анализ этих странных историй помогает обна­ружить то, что мы днем вытесняем из сознания.

Судя по всему, такой анализ не эффективен. И все-таки даже невро­лог Басетти прислушивается к тому, что рассказывают пациенты о сво­их снах: «Мне кажется, внимательно прислушиваясь к тому, что челове­ку снится, узнаешь кое-что и о нем самом. Сны — не бессмыслица. Они питаются воспоминаниями и впечатлениями». С другой стороны, их не стоит переоценивать. Разумный разговор с пациентом днем дает врачу, несомненно, больше информации о его личности, чем пересказ сна. Но для более полного представления о человеке сны не бесполезны.

Поэтому если и обращать больше внимания на сны, то не в такой странной форме, как это делал доктор Фрейд. Скорее, они могут быть для нас интересной возможностью подглядеть за складыванием собс­твенной памяти, знаком того, чем занят во сне наш мозг, когда бодр­ствующее сознание отключено — возможно, для нас откроется в этом новый ракурс собственной личности.

Сон или галлюцинация

Альфред

Мори — французский ученый XIX в., интересовавшийся снови­дениями, просил своего помощника будить себя сразу после засыпания и рассказывал тому, что ему успело привидеться. Самый знаменитый из его рассказов, чаще всего приводимый в доказательство того, что на снови­дения можно влиять извне — «сон о гильотине». Мори приснилось, что он приговорен к смерти в эпоху Французской революции. Он проснулся в тот момент, когда холодный нож гильотины коснулся его шеи — и в ужасе об­наружил, что ему на затылок упала перекладина постельного полога.

Сегодня специалисты предполагают, что это был так называемый гип- нагогический сон. Такие видения возникают в моменты засыпания или пробуждения, когда мы колеблемся между состояниями сна и бодрство­вания. Они часто бывают удивительно реальными и нередко превраща­ются в длинные истории с логически выстроенными, напоминающими роман сюжетам; а иногда людей посещают настоящие видения.

В обычных гипнагогических снах впечатления, пробивающиеся в наше сознание в момент засыпания или пробуждения, смешиваются с первым или последним подлинным сновидением, превращаясь в ред­костную амальгаму реалистической дневной грезы и фантастического сонного видения. Альфред Мори был мастером такого рода снов. Он обладал способностью, засыпая, оставлять включенным бодрствующее сознание и воспринимать сонные видения как галлюцинации. Подобное происходит с нарколептиками, когда они галлюцинируют. Согласно новейшей теории, так же объясняются переживания, встречающиеся в состоянии клинической смерти и других критических для жизни си­туациях: вспышки света или ощущение парения вне собственного тела. Угроза вызывает как бы сновидение наяву.

Напротив, обычные сны, будь то в БС- или МС-фазе, практически не поддаются воздействию извне. Если бы палка от полога упала Мори на затылок в момент глубокого сна, она бы его, наверное, тоже разбудила, но вряд ли стала частью сновидения.

На гипнагогические сны способен не всякий. Кто непременно хочет их испытать, должен для начала хорошенько выспаться. Известно, что видения становятся тем живее, чем дольше мы спим. По мере того как потребность в сне уменьшается, фазы быстрых движений глаз стано­вятся все протяженнее, и мы чаще просыпаемся. Благодаря этому мы лучше помним свои сны, и может случиться так, что нам удастся лиш­ний раз попасть в странное царство первой стадии сна, лежащей между бодрствованием и сном. Именно в ней нас легко посещают видения.

Глава 9 Смысл сна

Вопрос без ответа

Странное дело: я обхожу одного за другим целый ряд сомнологов, хро­нобиологов и неврологов с мировым именем, всем без исключения за­даю в начале интервью один и тот же вопрос — и каждый раз наблюдаю одну и ту же реакцию. Сперва человек пожимает плечами, потом хитро улыбается, затем делает скучающее лицо и наконец говорит: «Надо пря­мо сказать, что этого мы не знаем» — или что-нибудь в этом роде.

Что же это за вопрос, на который все специалисты, много лет упорно за­нимающиеся темой сна, люди, привыкшие предлагать оригинальные идеи и отстаивать свое мнение, к тому же очень разные во всех отношениях, ре­агируют настолько одинаково? Банальнее некуда: «В чем смысл сна?».

Помните, что говорил пионер сомнологии Аллен Рехтшаффен? «Ве­роятно, это величайший открытый вопрос биологии». Тут, наверное, есть доля преувеличения. И все же удивительно, что биологи за это время научились расшифровывать геном человека, могут проследить эволюцию животного мира от первых одноклеточных до современного разнообразия видов, знают в мельчайших подробностях устройство и принципы работы сложнейших органов чувственного восприятия — и все же не могут объяснить, почему мы треть своей жизни проводим лежа с закрытыми глазами в почти бессознательном состоянии.