Соната Единорога
Шрифт:
Турик покорно склонил голову, подождал, пока Джой усядется поудобнее, и двинулся вперед с такой нарочитой изящной осторожностью, что Ко – сатир бежал рядом с ними, временами подпрыгивая и щелкая раздвоенными копытами, – разразился хохотом. Вот так Джой вернулась в Шей-рах. Она прижималась щекой к гордо изогнутой шее гарцующего единорога, а уши ее заполнял низкий, грубоватый и сердечный хохот мчащегося рядом получеловека-полукозла, то и дело восклицавшего:
– Добро пожаловать домой, дочка! Добро пожаловать домой!
И музыка Шей-раха скакала и ликовала вместе с ним.
Джой так и не узнала, сколько же дней, месяцев или даже лет прошло в Шей-рахе за время ее
– Хотя Шей-рах соприкасается с вашим миром, из этого еще не следует, что они движутся через вселенную с одинаковой скоростью. Представь себе, что ты едешь верхом на твоем друге, Турике, и что я – не Старейший, а кадруш (так назывались огромные четвероногие слизни, живущие в холмах Шей-раха). Ты можешь тридцать раз объехать весь мир, пока я проползу расстояние, которое разделяет нас сейчас. А если ты потом перепрыгнешь со спины Турика ко мне на спину, как ты почувствуешь, преодолела ли ты вообще какое-то расстояние? Точно так же обстоят дела с Шей-рахом и твоим Вудмонтом.
Пришлось Джой удовлетвориться этим туманным объяснением.
Когда Джой во второй раз попала в Шей-рах, синие листья опали – красная листва Закатного леса не опадала никогда, – а по ночам бывало довольно холодно, так что Джой, подражая тируджайи, обычно устраивала себе на ночь гнездышко из мха. Получалось, что в Шей-рахе тоже существует смена времен года. На взгляд Джой, Турик и его друзья не изменились – ну разве что сделались чуть-чуть выше, а их мягкие гривы стали гуще. А вот шенди, миниатюрные дракончики, как-то странно съежились. Джой не сразу сообразила, что это был новый выводок, примерно с месяц как вылупившийся. Зато перитоны зловеще прибавили в размерах. Это было заметно даже с безопасного расстояния. А все дело было в том, что перитоны, как и прочие олени, имели привычку обрастать зимними шубками. Кошмарные двухголовые джакхао исчезли. Ко объяснил, что на время похолодания они уползают в те древние пещеры, где когда-то появились на свет, и впадают в спячку. Джой заметила, что среди сальных завитков шерсти на груди у Ко появилось седое пятно – она могла бы поспорить, что раньше ничего подобного там не было. Но сатир стоял на своем: это добрая шей-рахская грязь и ничего больше! В конечном итоге они предпочли замять эту тему.
Что же касалось ручейной джаллы, она оставалась столь же неизменной, как и воды ее ручья. Точнее говоря, она была даже более неизменна, потому что воды ручья сделались еще холоднее, чем помнилось Джой, а джалла оставалась теплой, как ребенок, только-только выбравшийся из кроватки. Когда стало ясно, что на этот раз Джой не намерена лезть в воду, ее шей-рахская сестра выбралась на берег и бросилась ей в объятия. Они шлепнулись на землю, и мокрая смеющаяся джалла осыпала Джой поцелуями.
– Как долго тебя не, было! Я уж думала, что ты за это время сделалась старухой!
Джой, такая мокрая, будто она и вправду искупалась, принялась объяснять подруге про разницу во времени, но ручейной джалле это быстро наскучило, и она потребовала еще раз рассказать ей об автострадах и рыбных палочках. Насчет палочек она успела выработать собственную, совершенно оригинальную концепцию.
Второй визит пролетел ужасно быстро. А ведь Джой даже не знала, сумеет ли она снова найти дорогу сюда. Девочка, как могла, делила свое время между друзьями. Она участвовала в прогулках и неистовых скачках Турика и других молодых единорогов, слушала истории и древние-древние тайны тируджайи, училась у них целительству и терпела обжигающий холод вод горного ручья ради неистового
Великих Старейших Джой вообще не видала. Турик – жеребенок впервые зимовал самостоятельно, без матери, и чрезвычайно тем гордился – объяснил, что в это время года самые старшие единороги во главе с лордом Синти удаляются в какую-то часть Закатного леса, которой не знают даже тируджайи. Джой тут же загорелась страстным желанием отыскать это место и часами напролет бродила в одиночестве по Закатному лесу, слушая негромкий шепот красных листьев и ворчание каких-то странных существ, ворочающихся в своих зимних логовах. Именно в такие моменты она отчетливее всего слышала музыку Шей-раха, то близкую, то бесконечно далекую.
Однажды в сумерках Джой обогнула куст и столкнулась нос к носу с парой птиц, расцветкой напоминавших соек, только эти были покрупнее. У птиц были длинные ноги болотных жителей и изящные хохолки, как у калифорнийских перепелов. Казалось, что их оперение светится само по себе – от него исходило звездно-синее сияние. Птицы важно и неспешно прошествовали мимо Джой. Ко позже объяснил девочке, что эти птицы называются эркинесы и что если она когда-нибудь заблудится, то, следуя по их светящемуся следу, всегда сможет добраться до безопасного места. Но Джой никогда не боялась заблудиться – в Закатном лесу это было просто невозможно.
В это время года шенди показывались редко, а крийякви не показывались вообще. А перитоны, кажется, охотились где-то в других местах. Но как-то Джой полдня играла в гляделки со странным существом: морда у него напоминала кошачью, а ноги казались лишенными костей и гибкими, как садовый шланг, но при этом умудрялись носить грузное чешуйчатое тело. Общение между ними свелось к минимуму, поскольку животное находилось на земле, а движимая благоразумием Джой взобралась на дерево и там и сидела, невзирая на явные и настойчивые предложения спуститься и познакомиться поближе. Джой упорно отклоняла все предложения, и к вечеру животное удалилось. Но Джой на всякий случай осталась на дереве до утра.
– Это существо было не из Шей-раха, – сказал Ко, когда Джой описала ему зверюгу. – Старейшие говорят, дочка, что помимо моего и твоего существует еще множество миров. А если это так, почему бы не быть и другим Границам?
– Ох, что-то это мне не нравится, – отозвалась Джой. Эта мысль вызвала у нее скорее негодование, чем испуг. – Совершенно не нравится! Слишком уж это жутко, да и вообще – слишком!
Ко пожал плечами, вздохнул, поскреб не знающую расчески голову и улыбнулся своей обычной лукавой улыбкой.
– Ну, мы, тируджайи, о таких вещах много не думаем. От них у нас голова болит.
Джой долго смотрела на сатира, не произнося ни слова, а потом, поддавшись внезапному порыву, спросила:
– Ко, а для вашего народа сто восемьдесят семь лет – это много? Я имею в виду – на самом деле.
Сатир занервничал, заерзал и отвел глаза. Джой повторила вопрос. Когда Ко все-таки ответил, голос его звучал еле-еле слышно:
– Для тируджайи я примерно твой ровесник. Ну почти.
– Ах ты мошенник! – возмутилась Джой. – Ты все это время звал меня дочкой, а сам – всего лишь чокнутый мальчишка вроде меня или Турика. Трепло ты, Ко!