Соната Единорога

Бигл Питер Сойер

Индиго горько усмехнулся и покачал головой.

– Тогда твой мир должен бы стать моим домом, но он мне не дом и никогда им не будет. А Шей-рах останется моим домом, даже когда я в конце концов покину его навсегда. Но я все равно решил остаться здесь. Когда получу приемлемую плату за то, от чего отказываюсь.

Ночь с воскресенья на понедельник – день начала учебного года – была также последней ночью перед новолунием. У Джой даже промелькнула мысль – может, навестить Абуэлиту в другой раз? – но устоявшиеся привычки теперь очень много значили для ее бабушки.

– В моем возрасте, когда ninos [10]

ушли, друзья ушли, тело уходит, – что остается, кроме привычного образа жизни? Если бы не мои дурацкие давние привычки, кто знает, помнила бы я, кто я такая?

Джой очень тщательно продумала расписание дня. Луна встанет, как только стемнеет. Если поймать нужный автобус, вполне можно успеть домой к ужину. Несмотря на то что родители Джой ни разу ее не хватились и даже не догадывались, как далеко от них она уходит временами, Джой, к собственному удивлению, обнаружила, что именно в те дни, когда она собиралась пересечь Границу, от них ужасно трудно отцепиться.

10

Дети (исп.)

Джой приготовила все заранее – теперь она точно знала, что нужно класть в рюкзачок, когда собираешься в Шей-рах. Она даже вовремя вспомнила, что нужно взять книжку с картинками для ручейной джаллы – та никак не могла себе представить, что такое книги. Собравшись, Джой отправилась в «Серебряные сосны». Абуэлита уже ждала ее в холле, на маленькой скамеечке.

– Какие у тебя забавные волосы, – сказала Джой. – С чего это вдруг они побелели? Они же у тебя не белые.

Абуэлита принялась смеяться, и хлопать себя по бокам, и смеялась, пока ее смуглая кожа не сделалась почти что розовой.

– Я просто перестала краситься, Фина. Я красила волосы… ох, много лет. Рикардо очень нравились черные волосы. Но теперь это сделалось чересчур уж хлопотно. Придется Рикардо принять меня такой, как я есть. – Абуэлита обняла Джой, потом уронила руки. Она никак не могла унять смех. – Неужто ты и вправду об этом не знала? Ох, Фина, как я тебя люблю!

Они заканчивали первый круг по парку, когда Абуэлита сняла с запястья золотой браслет со вставками из слоновой кости и прежде, чем Джой сообразила, что происходит, ловко надела его на руку внучке.

– Подвинь его повыше, дитя. У тебя слишком тощие руки.

Джой остановилась как вкопанная.

– Это невозможно! – выпалила она, от потрясения перейдя на английский, – Забери его, Абуэлита, он слишком дорогой. Ты не можешь взять и отдать такую вещь девчонке!

И Джой принялась возиться с изящной старинной застежкой, пытаясь снять браслет.

Абуэлита удержала ее руку.

– Фина, он всегда был твоим, с самого твоего рождения. Я хочу сейчас видеть, как ты его носишь, а не смотреть потом с небес. Это слишком уж далеко – небеса, – а глаза у меня уже не те, что раньше.

Глаза Джой наполнились слезами, и старуха тут же напустилась на внучку.

– Вот только не вздумай вести себя как твой братец! Это просто браслет, это просто бабушка, это просто жизнь. Не больше и не меньше. Как я тебе и говорила – просто жизнь, которая достаточно хороша для всякого.

– Но мне же нечего подарить тебе! – всхлипнула Джой, Абуэлита одарила ее нежным и насмешливым взглядом.

– Ну, это чересчур глупо даже для такой маленькой девочки, как

ты. Так что мы не будем тратить время на то, чтобы это обсуждать. Дорог не подарок, дорого внимание. Все дело в причине. Драгоценные безделушки может дарить кто угодно, но никто не сможет подарить мне Фину. С того дня, как ты родилась, о чем еще я могу просить?

Внезапно Абуэлита умолкла и застыла неподвижно, поднеся руку к уху.

– Что это? Что я слышу?

Джой затаила дыхание, не смея вымолвить ни слова. Над двумя автострадами плыла музыка, отдаленная и тихая, но столь же отчетливая, как биение сердца Джой, насмешливая, полная любви и радостно противоречащая себе в каждой каденции – вечное и нелепое очарование. И Абуэлита слышала эту музыку. Даже если бы Джой вдруг сделалась глухой, как камень, она все равно узнала бы отсвет музыки Шей-раха на лице своей бабушки.

Абуэлита невольно прижала руку к груди. Глаза ее сделались молодыми и страстными.

– Вот… – прошептала она. – Музыка из снов… Ты можешь подарить мне ее.

– Музыка из снов… – собственный голос показался Джой чужим и каким-то отдаленным. – Ты ее слышишь?

– Каждую ночь, – отозвалась Абуэлита. – Каждую – не знаю даже, с каких пор. Мне снятся такие странные места, Фина, – не поверишь, насколько странные. Люди, животные, всякие разности – и всегда эта музыка. Однажды я сказала об этом Бретани – это моя сиделка, ну и имена же у них! – а она сделала мне укол. Потому теперь я ни с кем не говорю об этой музыке. Даже с тобой.

Потом, когда пришлось объясняться, – и Джой знала, что правде никто не поверит, – она ни на миг не усомнилась в том, что поступила в тот момент правильно.

– Ладно, – сказала она. – Ладно, Абуэлита. Зайди к себе и возьми пальто, – ну, может, еще чего-нибудь прихвати. Я отведу тебя в музыку из снов.

В конечном итоге они ушли из «Серебряных сосен» без разрешения. Во-первых, у Абуэлиты на вторую половину дня был запланирован сеанс массажа. Кроме того, здешним жителям не полагалось покидать территорию пансиона без сопровождения, а дети таковым не считались. И еще сегодня вечером должны были показывать «Гарольд и Мод», и тот факт, что старая женщина готова пропустить этот фильм, наверняка показался бы подозрительным. Они пропустили два автобуса, прежде чем Абуэлита взяла дело в свои руки и отвела Джой к задним воротам. Приставленный к этим воротам служащий держал вкармане формы запретный плейер, и отвлечь от музыки, гремящей в наушниках, его мог только автомобильный гудок. Абуэлита и Джой проскользнули мимо, а служащий даже пальцем не пошевелил.

Насколько могла припомнить Джой, Абуэлита всегда была главным авантюристом в их семействе. Она была способна прорыть подземный ход в Китай, забраться в заброшенный дачный домик или предложить отправиться в кругосветное плавание на прогулочной лодке. Но та Абуэлита, с которой Джой так часто прочесывала полгорода в поисках любимой цыганки-гадалки, некой Марии Фелиции, или малоизвестного фильма, или какой-то подружки детства из Лас-Перлас, казалась почти такой же неутомимой, как ее собственная внучка. А эта, нынешняя Абуэлита, хотя и не жаловалась, и не просила объяснений, но явно устала уже от долгой поездки в автобусе. Музыка Шей-раха все еще приковывала к себе ее внимание, все еще цвела в ее глазах, но, пройдя несколько кварталов, Абуэлита начала прихрамывать, и Джой видела, как сквозь смуглую индейскую кожу проступает пугающая бледность.