Соната незабудки
Шрифт:
— О чем ты думаешь? — спросил Луис.
— О том, насколько коротки наши жизни в этом огромном мире.
— И насколько ничтожны! Иной раз людям приходится взбираться на горную вершину, чтобы прочувствовать это.
— Или увидеть необъятный океан… — При виде его улыбки Одри затрепетала от счастья.
— Любовь моя, ты же знаешь: красота рождает мечту, — сказал он, а она повернулась к нему и посмотрела с грустью.
— Теперь знаю. Если бы только я знала это раньше… Но тогда я считала, что мир начинается и заканчивается в Херлингеме.
— Не важно. Сейчас мы вместе, а значит, все остальное
Усадьба «Да Магдалена», расположенная посреди бесплодной пампы, была подобна цветущему оазису. За оградой росли высокие деревья, отовсюду доносился птичий гомон. Аромат эвкалиптов проникал в окно вместе с запахами конюшни и выделанной кожи. Они проехали по пыльной аллее, обсаженной лиственными деревьями paraisos. У дома их встретила свора собак, при виде которых Одри вспомнила о собаках Сисли. Ее псы были более толстыми и холеными по сравнению с этими худосочными дворнягами, громким лаем возвещавшими хозяину о прибытии гостей.
Они остановились в тени деревьев. Из дома, крича и размахивая руками, выбежала темнокожая служанка в бело-розовой форме и попыталась утихомирить и разогнать собак.
— Добрый день, сеньор Форрестер. Сеньор Рибальдо ждет вас на террасе, — сказала она по-испански, обнажая в улыбке беззубые десны.
Перед ними предстало желто-белое здание в колониальном стиле, крыша которого была покрыта поблекшей зеленой черепицей. Дом был старый и явно нуждался в покраске, но жасмин, вьющийся по стенам, и пчелиный гул заставляли забыть о ветхости и придавали ему очарование и индивидуальность.
Горничная проводила гостей до террасы, где, попивая кофе, сидел жилистый господин лет семидесяти. На нем были серые штаны индейцев гаучо — собранные в складки у талии и с пуговицами на лодыжках, а на широком кожаном ремне поблескивали серебряные монеты. Обут он был в стоптанные черные мокасины, над которыми виднелась его смуглая иссохшая кожа, напоминающая цветом местный грунт. Увидев Луиса, он рывком встал и тепло улыбнулся.
— Луис, дружище, как я рад тебя видеть! — Он заключил Луиса в объятия и по-дружески похлопал по спине. Затем его блестящие карие глаза остановились на Одри, и пепельно-серые брови приподнялись от восхищения.
— А это, выходит, та женщина, о которой ты мне рассказывал!
Одри покраснела от смущения.
— Гаэтано, это Одри Форрестер, моя невестка, — представил свою спутницу Луис.
Гаэтано кивнул, и в его старых глазах блеснуло сожаление:
— А, понятно… Очень красивая и столь же неприступная. Всегда приятно видеть такую красавицу. — Он поцеловал Одри, и еще некоторое время на щеке слегка саднили маленькие ранки, оставленные его колючей щетиной. — Друзья, выпейте со мной. А потом уж я оставлю вас в покое и вы сможете наслаждаться моей фермой до самого обеда. Эль Чино, мой повар-гаучо, поджарит для вас мясо, а Констанца уже приготовила десерт. Я хочу, чтобы сегодняшний день был особенным. Жизнь — это череда мгновений, так пускай это мгновение запомнится вам надолго.
— Луис наверняка говорил вам, что мы познакомились в Мексике, — обратился Гаэтано к Одри, присаживаясь и возвращаясь к своему кофе. — Он — необыкновенный
Одри посмотрела на Луиса, в ее улыбке читалась гордость.
— Луис — настоящее чудо, — согласилась она. — Он научил меня играть на пианино так, как я никогда прежде играть не решалась.
Гаэтано кивнул:
— Да, но вы уже чувствовали ноты. Все, что оставалось сделать, — это научиться их играть.
— Возможно, — засмеялась она. — А вы играете на каком-нибудь музыкальном инструменте, Гаэтано?
Старик невесело хмыкнул:
— Я слышу ноты, но боюсь играть. Потому что стоит мне начать, и я не смогу остановиться. В этом-то и кроется опасность: я слишком много повидал в жизни, чтобы сдерживать свои эмоции. На этой земле никогда не было спокойствия и мира, и я не думаю, что ноты в мелодии моего сердца смогут усладить чей-либо слух. Я сыграю на небесах, если Бог одарит меня этой благодатью. Ну, а пока давайте выпьем за Луиса и его талант! — Он поднял свою кофейную чашку, а Одри — стакан сока.
Вскоре Гаэтано оставил их наедине и побрел, подволакивая ногу, через сад к тому месту, где Эль Чино готовил asado [20] в тени эвкалиптового дерева.
— Какой замечательный человек! — сказала Одри, когда они не спеша шли в сторону близлежащих домишек. Там двое молодых гаучо уже надели сбрую на пони — специально для них.
— Он глухой, — сказал Луис.
— Глухой?! — Одри была ошарашена.
— Безнадежно глухой. Вообще ничего не слышит.
20
Мясо, жаренное на вертеле (исп.).
— Никогда бы не подумала! — воскликнула Одри в изумлении.
— Вот именно. Он оглох много лет тому назад, хотя родился с нормальным слухом. Он приезжал в Мексику повидаться со мной. Один из его друзей прочел статью о моей работе и переслал ему. Мы сразу же подружились.
— А ты учил его играть?
— Он сказал, что слишком стар для этого. Думаю, он боится, что может совсем потерять здоровье, если даст волю чувствам. Из-за музыки такое порой случается… Ты прячешь эмоции внутри себя, держишь их в секрете, контролируешь их, а потом всего один звук — и ты пропал. Эмоции бьют через край, и никаким образом нельзя их остановить, пока они все не выплеснутся наружу.
— Бедный Гаэтано. Он женат?
— У него была жена и дети, но жена умерла, а детей разбросало по всему свету. Мне кажется, с ним трудно ужиться.
— А кто же ему помогает?
— Констанца и Эль Чино, я думаю. С ним все в порядке.
Одри взяла Луиса за руку.
— Ты ведь рассказал ему о нас?
— Кое-что мне пришлось рассказать. Мне больше некому было открыться. Гаэтано любил повторять, что если я когда-нибудь вернусь в Аргентину, я должен навестить его. Он узнал тебя, как только увидел.