Соната разбитых сердец
Шрифт:
Черноволосый незнакомец улыбнулся и согнулся в изящном поклоне.
— Джакомо Казанова к вашим услугам, моя госпожа, — сказал он, проникновенно глядя в серожемчужные глаза Гретхен.
Девушка прижала руку к губам, сдерживая возглас изумления. Тем временем двое приятелей поверженного Дзанона грузно поднялись со своих мест. Похоже, назревало продолжение драки. Марко Спинацци понял, что нельзя терять ни минуты, иначе его трактир разнесут окончательно. Промедление в таких случаях смерти подобно.
— Господа, прошу вас, выясняйте отношения на улице! — воскликнул он.
Но было уже поздно. Один из приятелей Дзанона разбил бутылку о край стойки и теперь сжимал ее горлышко, будто остро наточенный нож. Второй
Джакомо Казанова, однако, и бровью не повел.
— Прошу вас извинить меня, — с учтивой улыбкой сказал он Гретхен, а затем двинулся навстречу собутыльникам поверженного кавалера, на ходу схватив импровизированное оружие: в правой руке он зажал глиняный кувшин, в левой — острую вилку.
Глава 3
Государственный инквизитор
Дворец дожей на площади Святого Марка служил воплощением всех основ, альфы и омеги политической жизни Венеции. Здесь чеканный язык порядка и правосудия сливался воедино со змеиным наречием шпионов и соглядатаев — тех, кто готов на все, лишь бы взобраться по скользким ступеням карьерной лестницы или добиться определенных привилегий. Двуличность государственного устройства, в котором в теории царили идеалы справедливости, а в реальности процветали продажность и взяточничество, казалось, проявлялась в размытых тенях на стенах дворца по вечерам, когда факелы и фонари зажигались в зловещей темноте, будто огни преисподней.
Крылатый лев на колонне Святого Марка зорко глядел вдаль, словно верный страж, а пляшущие языки пламени вели свою бесконечную игру света и тени на массивных колоннах и изящных арках дворца, добавляя таинственности узорам из белого и красного мрамора на фасаде. Ажурные зубцы стремились ввысь, украшая две основные стены здания, одна из которых была обращена к площади Святого Марка, другая — к причалу.
В полном одиночестве, в скромной обстановке кабинета государственных инквизиторов Венеции [2] на третьем этаже дворца, Пьетро Гардзони дописывал письмо. С идеально прямой спиной он чинно восседал на резном деревянном кресле, опираясь локтями о резной письменный стол. Серебристый напудренный парик и черный камзол с золотистой отделкой делали его похожим на гробовщика, а в цепком взгляде прищуренных глаз и плотно сжатых губах читались непреклонный характер и железная сила воли.
2
Государственные инквизиторы — судебный орган в Венецианской республике, следивший за политической ситуацией в стране и входивший в состав Совета десяти. Инквизиторов было трое, один назывался «красным», двое других — «черными».
В комнате стоял запах свечного воска, а слабый огонек лишь частично освещал мрачную и строгую обстановку и стены, отделанные панелями из темного дерева.
Государственный инквизитор поставил свою подпись под письмом, написанным мелким неровным почерком. Дожидаясь, пока высохнут чернила, он подул на листок, а потом и потряс его в воздухе, чтобы ускорить дело. Наконец, Гардзони убрал письмо в конверт, взял свечу и начал плавить сургуч. Густая красная капля упала на бумагу. Инквизитор приложил печать, устало вздохнул и взмахом руки отодвинул конверт, послушно скользнувший по лакированному дереву столешницы.
В окне за спиной виднелся сад, на небе загорались первые звезды. Гардзони раздраженно побарабанил пальцами по столу, а потом потянулся к колокольчику и зазвонил изо всех сил. Через пару секунд в дверях появился его личный слуга. Инквизитор показал
— Чего тебе? — недовольно процедил Гардзони.
— Ваше сиятельство, — пробормотал тот слабым голосом, еле слышно, — тут человек пришел, вас спрашивает. Говорит, его зовут Дзаго и у него для вас срочное сообщение.
«Ну кто же еще, конечно он, и наверняка опять с дурными вестями», — со вздохом подумал инквизитор.
Впрочем, несмотря на свои недостатки, Дзаго был одним из его самых надежных людей.
— Так пусть заходит, — сказал Гардзони. — Чего ты ждешь? — он с досадой махнул рукой на слугу, будто желая, чтобы тот исчез с глаз как можно скорее.
Юноша попятился, беспрестанно сгибаясь в поклонах и бормоча «ваше сиятельство». Наконец он вышел и закрыл дверь.
Гардзони ослабил воротник и закрыл лицо руками, позволив себе на мгновение насладиться тишиной. Если уж Дзаго решил навестить его, явно случилось что-то важное.
В дверь постучали.
— Войдите, — громко сказал инквизитор.
На пороге появился Дзаго. Это был мужчина поразительно неприятной наружности. Его длинные светлые волосы так лоснились от грязи, что больше всего походили на мокрый стог сена. Выбившаяся из хвоста сальная прядь спускалась вдоль лица на плечо, ниже замызганного воротника, будто мышиный хвост. Злые глаза пронзительного голубого цвета, тонкий нос и рот, полный черных гнилых зубов, довершали картину.
Гардзони пришлось призвать на помощь все свое самообладание, чтобы выдержать это отвратительное зрелище. От вида Дзаго его замутило, но инквизитор усилием воли подавил тошноту и приказал себе сохранять спокойствие: несмотря на ужасный вид, этот болван стоил любых сокровищ.
— Итак, Дзаго… — заговорил Гардзони. — Какие вести ты мне принес?
Его собеседник, казалось, задумался на мгновение, неторопливо почесал щеку цвета скисшего молока, а потом нехотя, словно через силу ответил:
— Плохие.
Государственный инквизитор поднял глаза к потолку, надеясь, что это поможет ему не терять самообладания. Его взгляд невольно задержался на великолепной картине над головой — «Возвращении блудного сына» Тинторетто. Зелень сада в отдалении, счастливые лица, объятия отца и сына — уникальный шедевр в золоченой восьмиугольной раме полностью захватил Гардзони, но лишь на мгновение: даже невероятная красота полотна не могла смягчить то неприятное предчувствие, что витало в воздухе с момента появления Дзаго.
Инквизитор вновь взглянул на своего безобразного осведомителя.
— Так говори же, — поторопил он его.
— Ваше сиятельство будут недовольны, — продолжал Дзаго, по-прежнему ничего толком не объясняя.
Внутри у Гардзони все клокотало от нетерпения и ярости.
— Ну что такое ужасное могло случиться? Думаешь, ты способен меня удивить? После всех печальных новостей, что я получил за последнее время? — выпалив все эти вопросы, инквизитор перевел дух и стал методично перечислять заботы, что тревожили его сердце: — Австрия и Франция, по всей видимости, скоро заключат новый союз: граф Кауниц прилагает все усилия, чтобы поссорить Людовика Пятнадцатого с Фридрихом Вторым. Тем временем Россия и Англия собираются подписать договор, а Пруссия еще не решила, как поступить. Наше положение крайне опасно, дорогой мой Дзаго. Мария Терезия Австрийская нацелилась на Силезию, хочет присоединить ее к своей и без того огромной империи, а Венеция будет изо всех сил стараться сохранить нейтралитет, потому что не готова противостоять ни одной из сторон. Да и что ей остается! Никакой пользы участие в войне нам не принесет. Не будь я Пьетро Гардзони, если не верно то, что сила Венеции не в оружии, а в умении вести переговоры. Но, собственно говоря, тебе нет никакого дела до всего этого, правда? Ты мой злой гений и помогаешь мне, оставаясь в тени.