Сонмэн
Шрифт:
– В чём моя вина? – мелькнула мысль в сознании Николаса.
– Ты срываешь цветы не для тебя растимые!
– Я подчиняюсь голосу любви, – парировал мысленно Николас.
– Любовь – это слабость духа, это искушение, – продолжил Чёрный Мытарь.
– Чистая любовь не ведает греха!
– Любовь – зов похоти!
– Мы созданы любовью Создателя!
– Из-за грязи любви вы сброшены на Землю!
– Мы посланы на Землю для продолжения рода человеческого через любовь!
– И грешников рождаете в грехе.
– Благими делами мы славим своего Создателя!
– Порочна
Демон сделал жест. Из чрева экрана выпали огромные блоки черного гранита, и от Николаса вглубь экрана траурной змеёй поползла дорога. Непреодолимая сила оторвала Николаса от кресла, и он шагнул в экран по дороге, мощённой Черным Мытарем, к высоким воротам с живой плотью створок из двух ужасных морд монстров, с постоянно меняющимися гримасами вечной нестерпимой боли.
Но у самых ворот голос строгий и суровый, сотрясая экран бездны, произнёс:
– Не время!
Огненный вихрь концом воронки коснулся дороги между Николасом и воротами. В огненной пляске смерча он увидел хоровод трех женщин близнецов – Алину, Гулю и Чулпан, и длинное эхо трёх слившихся женских голосов прозвучало жуткой тревогой:
– Это не твоя дорога, Николас!
Горячая волна раскалённого воздуха швырнула Николаса в операторское кресло «Отбирающего Память». Огромный диск солнца, слепящий, обжигающий обволок его тело, небесный свод клочьями белой пены укутал образовавшийся горящий желтый шар, и корка серой тверди остывшей массы замкнуло процесс, закупорив Николаса в яйцо, превращая в компактное многообразие со своей душой, сброшенное на землю для рождения в жизнь и исправления ошибок.
* * *
Пламя свечи всполохами молний металось в наполненных тревожной ночью Куинджи глазах Алины. Николас обнимал любимую и исповедовался тихим, завораживающим голосом:
«Бокал вина, туманят разум грёзы,
Моя вина, в глазах твоих мерцают слёзы.
И оживляет тени усталый свет свечи.
Целую обнаженные колени,
в ладонях плечи горячи.
Красивая, тебя укрою я от сглаза.
Ты желанная моя, зеленоглазая!
В бокале всполохи рубина,
Изумруды прячешь ты в глазах,
Алая калина в имени Алина,
В нем весна и майская гроза.
Красивая, тебя укрою я от сглаза.
Ты желанная моя, зеленоглазая!
Целую нежно губы, тело,
Ты отвечаешь неумело,
Прости, Всевышний, нас, молю!
И шепчут губы в губы – «я люблю»!
Красивая, тебя укрою я от сглаза.
Ты желанная моя, зеленоглазая!
* * *
– Как он, доктор? – услышал Николас голос Алины.
– Я думаю, он уже на Земле, – ответил незнакомый мужской голос.
– Мы будем счастливы, Алина, – то ли прошептал, то ли подумал Николас.
Четвертый элемент загадки сфинкса. Ночь
«В час воскресения восстанут все, жившие на земле, и соберутся к престолу Ахура – Мазды, выслушать оправдание и прошение»
Древний зороастрийский гимн
Тяжелый холодный свод пещеры давил на стены, выгибая пол. Виноградные гроздья летучих мышей, прикрытые листьями перепончатых крыльев, дрожа траурной плотью, свисали сверху.
На каменном столе туманный свет свечи, растворяясь во тьме, зловещим блеском отражался в глазах мышей-вампиров и озарял старческое лицо, склонённое над свитком рукописи.
Древний старец в черном суконном балахоне и с тёмным лицом, был недвижим, словно изваяние. Лишь серебряные кольца жестких волос и густой бороды перекатывали волны трепещущего света горящего фитиля. Едва слышный шорох колыхнувшихся волос пригнул пламя свечи, старец оторвался от рукописи, поднял голову. Задумался, затем взял со стола перо и, обмакнув в лужицу крови из ранки своей раскрытой ладони, подписал рукопись.
Затем на какое-то время вновь застыл, парализованный раздумьями, и вот отбросил прочь перо, рукопись свернулась длинным локоном, старец поднёс его к пламени свечи, и он вспыхнул, озаряя противоположную стену.
Странное существо, живой плотью вросшее в камень стены, смотрело испуганными глазами. Черный демон в смертельных оковах тысячи змей был припечатан к стволу вырезанного в камне гениальной рукой, казалось, живого дерева.
Старец положил на стол пылающий свиток и вскоре лишь вязкий, тонкий локон повторил его контуры. Меж двух ладоней жирный пепел растекся краской, втираясь в кожу. Старец подошёл к стене и запечатал ладонями глаза демона этой черной массой.
Он вернулся к столу, задул свечу, и тут же гроздья вампиров сорвались со свода и понеслись в сторону лишь им одним известного выхода из лабиринта. Слепая мгла понесла старца следом.
Затерянная во времени и памяти древняя слобода Чичен-Ица в пределах Западно-Сибирской равнины, в бассейне реки Тобол, окруженная двадцатью тысячами озёр испокон веков несла славу проклятого места.
Её основатель, пришлый немец Артур, наводил на соседей и мистический ужас, и благоговение одновременно. Хромой на обе ноги, он был неистощимо силен и жесток. Его мудрость и знание сакральных тайн мира припечатали ему славу Дьявола.
Ходили слухи, что он не пользовался кресалом для розжига очага, а извергал молнии.