Сонное царство
Шрифт:
Он обернулся. Других наблюдателей в поле зрения уже не было. Рядом с ним, погрузившись в собственные мысли, медленно шагал Штиммиц.
Они дошли до конца квартала и свернули на другую сторону улицы. Там тянулся точно такой же ряд магазинов, как тот, который они только что миновали, только в обратном порядке, как если бы являлся зеркальным отражением первого. Все поле представляло собой неопределенное число повторений и отражений одной и той же небольшой зоны. Если бы они продолжили свой путь по улице вниз, то неоновая вывеска с надписью АПТЕЧНЫЙ МАГАЗИН далее читалась бы НИЗАГАМ ЙЫНЧЕТПА, потом она снова сменилась бы на АПТЕЧНЫЙ МАГАЗИН, и так без конца и
Тишину нарушил звук голосов. Они вышли на первую цепь событий первого в эту ночь сновидения.
— Там, — Штиммиц указал на ресторан, расположенный в центре квартала с другой стороны улицы. По мере их приближения к ресторану голоса становились громче. Один голос, охрипший от волнения, принадлежал ребенку.
Просочившись сквозь ресторанную дверь, они стали наблюдать за сценой, разворачивающейся у них на глазах.
— Старая модель с щенком на блюде, — объявил Штиммиц.
— Неужели они все еще прокатывают ее? — Ральф с отвращением покачал головой. — Я-то думал, что они прогнали через нее уже всех детей из Дома Тронсена.
— Возможно, терапевт начал повторный курс.
Сон следовал своей чередой. На стол уже поставили блюдо с мертвой собакой мальчика. Мальчик, подросток с бледным лицом, вскочил со стула и закричал на официанта. По лицу его бежали слезы. На глазах Штиммица и Ральфа лицо официанта медленно превратилось в лицо женщины средних лет, возможно, матери мальчика. Мальчик ’ продолжал с надрывом кричать. Это был вопль боли. Потом, закрыв лицо руками, упал на стол рядом с телом мертвой собаки и судорожно Зарыдал. Спустя доли секунды образ матери-официанта растворился, равно как и труп собаки. Мальчик теперь плакал в пустом ресторане в полном одиночестве.
— Этот сон относится к числу наименее любимых мною, — сказал Ральф, и они отошли от ресторанных дверей. — От него по-настоящему отдает дурным вкусом.
— Ага. Именно это я пытался тебе втолковать. Ты меня понимаешь? — Штиммиц обвел жестом иллюзорный город сонного поля. — Ты не задаешься вопросом, понимают ли доктора дома Тронсена, что они делают на самом деле? Вообще кто-нибудь что-нибудь здесь понимает?
— Брось, опять ты за свое. — Ральф поддал носком ботинка камешек, попавшийся на его пути, но нога прошла сквозь него. — Только не Начинай снова говорить загадками. Дай мне на этот раз больше фактов, ладно? Раз тебе известно нечто такое, чего не знаю я, расскажи, а я послушаю.
Штиммиц бросил на него мимолетный взгляд, и на его губах промелькнула улыбка..
— Возможно, то, что я знаю, тебе не покажется тайной, — сказал он. — Возможно, то, что я знаю, знаешь и ты, и все остальные, просто на эти вещи мы смотрим по-разному.
Ральф остановился напротив другого аптечного магазина и повернулся к Штиммицу.
— Ты знаешь, что знаешь больше меня. Вы с Хельгой Уорнер проникли в Дом Тронсена.
— Подумай об этом. — Штиммиц по-птичьи наклонил голову на бок.
— Подумать «о чем»? — Ральфа потихоньку уже начинала разбирать досада.
— С чего это вдруг мне захотелось проникнуть в Тронсен.
— Потому что… Потому что есть нечто такое, чего они не хотят нам показывать! — Все отлично стыковалось. Отдельные фрагменты сложились в голове Ральфа в цельную картину. Возникшая мысль поразила его своей ясностью. «Потому что они что-то скрывают». Он почувствовал на себе тяжелый взгляд Штиммица. — Я никогда не думал об этом.
— Большинство людей так и делают — ни о чем не думают. — Штиммиц отвернулся и отошел прочь.
Ральф некоторое время еще продолжал стоять в раздумье, потом
— Возможно, у них имеются веские причины не информировать нас обо всем.
— Совершенно точно, — отозвался Штиммиц, не потрудившись даже повернуть в сторону Ральфа голову.
— Ну, а что ты думаешь по поводу снов? — спросил Ральф, когда они перешли улицу и вступили в другой сектор городского района, в точности повторяющий предыдущий. — Что такого загадочного усматриваешь ты в них?
— Послушай, здесь нет никаких снов. Эти последовательности событий, которыми они каждую ночь пичкают ребят, вовсе не сны — это настоящие кошмары. Возьмем хотя бы этот, который только что видели, — Штиммиц большим пальцем указал в сторону ресторана, — я говорю о сцене «собака на блюде», или сцена с подружкой, отцом и «фараоном», а также все эпизоды из серии «сердитые родители». Это худшие из худших кошмаров, старина. Классические примеры унижения, горького разочарования и страха.
— Ну-у… — начал было Ральф.
— Помолчи минуточку. Скажи мне лучше, что они говорили тебе, когда ты пришел наниматься для участия в операции «Снонаблюдения», как они объяснили тебе это? Терапевтическая программа, верно? Сотня трудновоспитуемых малолетних преступников, совершивших уже не одно правонарушение и перебывавших во всех исправительных учреждениях штата, теперь была доставлена в Дом Тронсена. Врачи, ответственные за программу, каждую ночь погружают ребят в состояние сна, в котором всем им видится одно и то же, и это, в свою очередь, создает сонное поле. Я правильно говорю? Терапевты при этом полностью контролируют обстановку, контролируют абсолютно все, что происходит с ребятами во сне, — все цепи последовательных событий, которые смоделированы специально для того, чтобы решать психологические проблемы ребят. Они проникают в детское сознание в тот момент, когда психологическая защита ребенка дремлет, и имеют целью залечивать душевные травмы и все такое прочее. Далее наблюдатели здесь на базе — то есть, мы — посредством коммуникационной линии «лачуги» проецируются в сонное поле. Наша задача состоит в том, чтобы наблюдать и сообщать начальству о реакциях детской психики на те или иные эпизоды сновидений. Разве не такое объяснение ты выслушал в свое время?
Ральф кивнул:
— Довольно точно.
— Замечательно. И что, ты до сих пор веришь этому? — Лицо Штиммица помрачнело. — Неужели ты и в самом деле полагаешь, что такие сны могут помочь ребятам? Это нормально — снова подвергнуть их тому ужасу, через который они уже прошли в реальной жизни во время бодрствования? Только более жестокому, потому что в данном случае он обострен до крайности и сведен до символов. И это, по-твоему, называется терапией? Пережитое ими в реальной жизни и без того вызвало в их головах полное смешение понятий, смутило души, а какой эффект способна вызвать эта терапия?
— Откуда мне знать? — Ральф пожал плечами и поежился. Речь Штиммица всколыхнула его. — Я не слишком силен в психологии.
— Психология, дурология, — Штиммиц сердито сунул руки в карманы брюк спортивного комбинезона и пошел дальше. — Есть один немаловажный момент, где психология как раз и должна стыковаться с тем, что тебе уже известно об этом мире. Если то, что здесь происходит, называется терапией, значит, психологи упустили этот важный момент.
— Послушай, а если это не терапия вовсе, а, скажем, антитерапия? — Ральф неуверенно рассмеялся. — И цель не в том, чтобы из малолетних преступников сделать нормальных детей, а наоборот, из нормальных детей — малолетних преступников?