Сонные глазки и пижама в лягушечку
Шрифт:
Пока Даймонд заказывает напитки (без зазрения совести флиртуя со смазливой официанткой), вы украдкой изучаете тыльную сторону его левой руки, в которой он подбрасывает сахарные кубики, словно игральные кости: вместо ожидаемой мертвой головы, или атакующей кобры, или дикарки в травяной юбочке на смуглой коже обнаруживается узор, состоящий из каких-то астрономических символов. Поскольку внимание Даймонда сосредоточено на других вещах (и что он нашел в этой шлюшке-официантке?), вы без помех разглядываете странную татуировку. Она состоит из трех окружностей, расположенных одна над другой. Все они, судя по всему, символизируют солнце – каждая по-своему. Верхняя разделена на четыре части, и расходящиеся
– Любуетесь моей накожной росписью?
Вы морщитесь и, разумеется, краснеете.
– Да нет, с чего вы взяли?
– Хотите расскажу, что она означает?
– М-м… нет, не хочу. Я хочу, чтобы вы рассказали про Кью-Джо. Только и всего. Если не трудно.
Тот факт, что вы сидите за одним столом с потенциально опасным маньяком, не может оставить центральную нервную систему равнодушной: руки ходят ходуном. Даже непонятно, как взяться за стакан ванильного кофе, чтобы не выдать страха. От визита в туалет, чтобы поправить косметику и расчесать мокрые волосы, вы благоразумно воздерживаетесь, опасаясь, что любое улучшение внешнего вида разожжет хищнические наклонности оппонента. Сырой плащ, однако, пришлось снять, открыв для обозрения более-менее сухое облегающее черное платье.
– Кью-Джо – ваша подруга?
– Да! – гавкаете вы в ответ. И тут же осознаете, что уже во второй раз за сегодня – да и вообще за все время – признали вашу дружбу с толстухой. Первый раз это произошло утром, в полиции. К румянцу на щеках прибавляется еще несколько клубничных мазков.
– И домой, насколько вам известно, она не возвращалась?
– Вот именно.
– Есть какие-нибудь соображения? Где она может быть?
– Нет, откуда? Она пошла к вам, а дальше следы обрываются! У вас хватает отваги посмотреть ему в глаза. Теперь, когда капилляры больше не лопаются, эти густо-голубые глаза можно было бы даже назвать симпатичными, если бы они не были насмешливыми, как вороны, и развратными, как блохи.
– Вчера.
– В смысле?
– Вчера. Кью-Джо «пошла ко мне», как вы изволили выразиться, вчера вечером. Она пришла, чтобы посмотреть слайды, сделанные во время моего недавнего вояжа. Это было чисто деловое мероприятие.
– Правильно. А когда деловая часть закончилась, она решила остаться и перейти, так сказать, к личной части.
Даймонд улыбается. Острая улыбка царапает, как кошачий коготь. Впрочем, есть в ней нечто приятное, словно играючи дерется любимый котенок.
– Как раз наоборот, – возражает он. – Кью-Джо ушла, не дождавшись даже окончания деловой части.
– Ах вот как? – Должно быть, извращенец подступил со столь неслыханными поползновениями, что и склонной к эксцентрике Кью-Джо пришлось выскочить за дверь. – Значит, вы ее напугали?
Он снова улыбается. Кошачий коготок скребет по лицу.
– Даже если она испугалась, в чем я сильно сомневаюсь, то уж точно не меня. Потому что меня в тот момент в комнате не было.
– Как это?
– А вот так, Гвендолин! – От тона, каким он произносит ваше имя, трепещут легкие; таким тоном Уильям Берроуз мог бы заказать стаканчик детской шипучки. – Мы с вашей подругой сидели и смотрели слайды Тимбукту, а потом я отлучился в туалет. А когда вернулся, ее уже не было.
14:20
– Не было?
– Не было.
Официантка поставила на стол напитки, однако не спешит уходить, переминается с ноги на ногу. Вы смотрите на нее со смешанным чувством – раздражение пополам
– Надеюсь, вы не будете возражать, если хозяин переключит программу? – Официантка дергает плечом в сторону висящего на стене девятнадцатидюймового телевизора, где по спортивному каналу идет трансляция бейсбольного матча. – Президент должен выступить с обращением.
Вы хмуритесь: надо же было приравнять вас к тем чипсоедам, которые прожигают жизни и мозги, изо дня в день поглощая спортивные программы! Даймонд, со своей стороны, подмигивает и отвечает:
– Валяй, красавица, включай эту старую жабу! Хоть посмеемся.
Менеджер, взгромоздившись на высокий стул и поднявшись на цыпочки, вручную переключает каналы. Питчер испаряется на полуразмахе, а вместо его является – нет, не светлый лик ангела-спасителя, и даже не доктор Ямагучи, как можно было бы ожидать, а человек, которого журналисты до сих пор называют «лидером свободного мира». Кашлянув и подкорректировав выражение лица, президент обращается к той неумолимо уменьшающейся части населения, которая не попрошайничает, не курит крэк и не увлекается боулингом.
– Так вот, Гвендолин. Когда я наконец покинул санузел, ваша подруга…
– Ш-ш-ш! – шипите вы. – Я хочу послушать. Даймонд вздергивает подбородок и смотрит с выражением, расширяющим смысловое поле слова «сарказм»; с выражением, каждый циничный нюанс которого ставит под сомнение искренность вашей заботы о Кью-Джо.
– Между прочим, – говорите вы, – у меня еще есть работа. И клиенты, за которых я отвечаю. Вдруг президент скажет что-нибудь важное.
– Да пожалуйста! – Даймонд подносит к губам стакан с содовой. До сих пор вы понятия не имели, что человек способен одновременно и пить, и ухмыляться.
Президент тем временем объясняет, что не хотел бы приуменьшать масштаб разрушений, причиненных нашей великой стране недавними событиями. После чего он зачитывает дьявольский список: лопающиеся банки, сокращение кредитов, дефолт муниципальных облигаций, возрастающий государственный долг, падение цен на нефть и недвижимость, увеличение объема продаж заложенного имущества, дороговизна здравоохранения, корпоративные банкротства, перебои с водой, эскалация расизма, бедняцкие бунты, рост уровня преступности, массовая миграция ветеранов из Нью-Йорка, попытки Вермонта и Гавайских островов получить автономию… Черной черешенкой в эту вазочку цианистого мороженого ложится крушение рынка ценных бумаг, случившееся в четверг. Президент, однако, заверяет, что подлые суслики, разоряющие тучные поля великой американской мечты, будут истреблены, и новая травка, пусть не очень густая, зазеленеет вокруг флагштоков звездно-полосатых знамен, осеняющих наши жилища. Увы, во имя финансового возрождения Америки нам придется затянуть пояса; потребуются жертвы (коллективный стон), уровень жизни сильно упадет. Президент, судя по всему, ночей не спал, совещаясь с кабинетом, и в результате разработал блестящий план – как помочь нам пожертвовать своим благополучием, если мы сами не справимся.
– Да уж, – говорит менеджер, – буря надвигается.
Вы охотно кивнули бы в знак согласия, да только стесняетесь в открытую солидаризироваться с представителем столь низкого социального слоя. Ваша голова остается неподвижной, однако перед глазами проносятся жуткие видения: полицейский грузовик, буксирующий красный «порше», перспектива остаться до гробовой доски соседкой Кью-Джо… Конечно, если Кью-Джо еще жива. Вы бросаете виноватый взгляд на Даймондс, который ухмыляется, как тыквенная маска, вырезанная при помощи пилки для ногтей.