Сонные глазки и пижама в лягушечку
Шрифт:
10:30
Что-то изменилось. Вы сами. Отец рассказывал, что Диззи Гиллеспи однажды сел на свою трубу и погнул ее, создав таким образом инструмент, который изменил его карьеру. Некоторые перемены именно так и происходят. Хрясь – и ты уже дудишь в другой тональности. Что-то связанное с телефонным звонком, с разочарованием, со словом «бозо», соскочившим с языка; некая последняя капля – словно произошло что-то обычное и неуловимое, простое и таинственное, маленькое и очень-очень чистое, и ваша жизнь необратимо изменилась.
В дикой природе агрессивные и энергичные должны преуспевать. Ну что ж, агрессии и энергии у вас всегда хватало
– Если вы звоните, чтобы поплакаться насчет рынка, – говорит его автоответчик на фоне грохота и стука, – то вынужден огорчить: здесь вас никто не пожалеет. Неужели вы и вправду думали, что нация, которая верит во второе пришествие, поджидающее за дверью в свежем галстуке и с мятной лепешечкой во рту, – что такая нация может строить долгосрочные планы и прогнозы, необходимые для поддержания сверхэкономики? Ребята, вы меня смешите! – Он хихикает, как механическая куропатка, которая снесла яйцо из колючей проволоки.
Вы глотаете слюну и моргаете, пытаясь переварить содержание сообщения и сам факт, что он его уже изменил; затем, собравшись с духом, выпаливаете:
– Слушайте меня внимательно, мистер Даймонд. Это Гвендолин Мати. Я хочу поговорить с Кью-Джо Хаффингтон, и немедленно! Если в течение десяти минут она не перезвонит, я сообщу в полицию!
В вашем голосе звенят зазубрины решимости, хотя по тональности он, по правде говоря, на пару октав выше, чем полагается голосу взрослого человека.
Ожидая звонка, вы подбираете к черным туфлям соответствующую сумочку; туда перекочевывает содержимое вчерашней сумки – за минусом дурацкой карты Номмо, которая вернулась обратно в колоду. Надо послушать новости. Выпуск Си-эн-эн, конечно же, посвящен финансовому кризису. Да уж, «новости» – это слишком громко сказано. Продолжается все та же угадайка: что случится с рынком в понедельник, если комиссия по ценным бумагам вообще разрешит его открыть. «Если рынок не откроется в понедельник, – спрашивает комментатор, – то когда же он откроется? Чего мы собираемся ждать? Улучшения ситуации? Этого можно ждать до конца наших дней…» Да, звучит удручающе, но по крайней мере никто на Си-эн-эн не обвиняет в случившемся христианскую догму.
18:45
Проходит десять минут. Вернее, пятнадцать – если уж быть точным. Кью-Джо так и не позвонила. Ладно, время действовать! Набросив плащ «Барберри» и сжимая в кулачке симпатичный пестрый зонтик, словно нож-свинорез, вы решительно выходите на улицу. Пожалуй, имеет смысл воспользоваться «линкольном» Белфорда – на тот случай, если Андрэ, случайно попавшись на пути, узнает знакомый экипаж и захочет взойти на борт. В «порше» вы бы его не пустили ни за какие коврижки, даже если бы он голосовал на перекрестке с аварийным sos-бананом и сломанной рукой: до сих пор не забыть, как вы согласились отвезти его к ветеринару на ежегодную прививку. (Белфорд в тот день оформлял крупную сделку.) По дороге домой милый малыш обломал все кнопки и ручки, прогрыз дыры в кожаной обивке и неоднократно порывался повисеть на зеркальце. Уже возле Белфордова дома он откупорил пузырек с обезьяньими витаминами, набил ими полный рот и, визжа от горечи, плюнул фиолетовым фонтаном, безнадежно загадив все сиденья, коврики и новый деловой костюм от «Армани». Белфорд заставил мерзкую скотину стать на волосатые колени и молить бога о прощении, что, конечно же, очень трогательно, однако ваш кожаный атташе-кейс «Гермес» стоимостью 900 долларов до сих пор покрыт позорными лиловыми пятнами.
Вопрос выбора машины оказывается чисто теоретическим: по дороге в полицию вы не встречаете даже пешеходов, не говоря уже о животных. Жестокий дождь выкосил ряды смельчаков, отважившихся в такое время ходить по магазинам. Улицы обезлюдели. Лишь иногда из подъезда или из-под картонки выглядывает рука, сжимающая мокрую коробочку, в надежде, что из серой пустоты упадет монетка или сигарета. Но по тротуарам бегут лишь потоки воды. В переулке между управлением охраны общественного порядка и Юнион-парком порыв ветра превращает ваш пестрый зонтик в рентгеновский снимок пугала, и вы уже начинаете жалеть, что вышли на улицу.
Если говорить об оказанном вам приеме, то внутри погода не теплее, чем снаружи. Этого и следовало ожидать. Поставьте себя на их место: тусклый коридор на пятом этаже, за окнами дождь, обстановка такая, словно дизайном интерьера занимался персональный проктолог Кафки, – и тут к окошку подходит мокрая дамочка и говорит:
– Хочу подать заявление о пропаже человека.
При этих словах женщина с лицом, похожим на ломоть старой ветчины, поднимает глаза цвета бычьей желчи, подернутые рябью смутного воспоминания, и уточняет:
– Вы хотите сказать, обезьяны?
– Нет, человека.
– Человека, в смысле – обычного гражданина?
– Вот именно.
– То есть вашего друга? Того джентльмена, которой отправился на поиски обезьяны и тоже пропал?
– Нет, вы не поняли. Позовите следователя, пожалуйста. – Спрятать эмоции не легче, чем удержать питбуля в узкой наволочке.
– Следователя сейчас нет. Он на задании, расследует серьезное дело.
– Вы подразумеваете, что мое дело несерьезное?
– Я ничего не подразумеваю, мадам.
– Могу я подать заявление или нет?
– Зависит от ситуации.
Вы начинаете объяснять ситуацию, однако женщина постоянно перебивает: «Как, вы сказали, ее зовут?», «Сколько-сколько она весит?», «Когда, говорите, она пропала?».
В конце концов труполикая тетя идет к телефону, находящемуся вне зоны слышимости, и куда-то звонит. Наверное, следователю, который сейчас на задании. А может, в психушку «Харборвью». В процессе разговора она ни на секунду не сводит с вас глаз. Ее сослуживцы делают то же самое. Откуда эта тревога, эта подозрительность? Вы с внезапной остротой вспоминаете, что не надели трусов. Тетя вешает трубку и возвращается к окошку – чтобы прогнать вас прочь. Полиция, объясняет она, начинает искать людей лишь по прошествии двадцати четырех часов с момента пропажи. Или раньше, если существуют отягчающие обстоятельства.
– Ну так они и существуют!
– Ничего подобного. Вы сами сказали, что пропавшая гражданка имела привычку ночевать у малознакомых мужчин. Тот факт, что в данном случае у мужчины на руке была татуировка и что в баре он отпускал в ваш адрес неприличные комментарии, еще не делает его подозреваемым. Если к девятнадцати часам гражданка не объявится, вы имеете право прийти и подать заявление. Такова официальная процедура. Хотя лично я думаю… – Тут она прикусывает свой жирный язык и с гримасой, отдаленно напоминающей ухмылку, отходит от окна.