Сонные войны. Дилогия
Шрифт:
– Хорошо. В полчетвертого буду.
– До свидания дядя Юра.
– До встречи.
Паша повесил трубку и пошел одеваться. Он должен выгулять Тима и сходить в больницу. Вообще Тим собака умная и гулять с ним не надо. Его можно просто выпустить и он, побродив по окрестностям, возвращался, скребся в дверь и все. Но Пашке нравилось ездить в больницу вдвоем - так хоть немного, но веселее. Он оделся, взял поводок и надел на Тима ошейник. Выходя из квартиры, он запер обе двери.
Погодка выдалась на удивление хорошая. Вообще в апреле в Заветах обычно еще холодно, но эта весна стала исключением. На деревьях уже распускались маленькие листочки и появились первые мухи. Путь до автобусной
Придя на остановку, Пашка посадил Тима на поводок и стал дожидаться автобуса. Тот ходил строго по расписанию, а водитель хорошо знал Пашку, и разрешал входить вместе с собакой. К тому же водителю Тим очень нравился. Старенький ПАЗик подъехал и остановился. Двери открылись, Пашка вместе с собакой вошел внутрь.
– Здравствуйте дядя Сережа, - сказал он водителю.
– Привет. У ты мой хороший.
– Водитель ласково потрепал Тима по ушам.
До госпиталя, где лежал отец, ехать полчаса, Пашка провел их в привычном созерцании пейзажа за стеклами автобуса. Он ездил в госпиталь часто и успел выучить каждый кустик и каждое здание. Автобус выехал из поселка, поехал в сторону Ванино. Госпиталь находился чуть в стороне от дороги, автобус остановился как можно ближе.
– Я назад через час поеду, - сказал дядя Сережа.
– Так что не опаздывай.
– Хорошо.
Пашка вышел и спустил собаку с поводка. Тим убежал в лес - наверное, почуял белку. Мальчик пошел к большому зданию, впитывая ароматы хвои и просыпающейся тайги. На душе было одновременно и грустно, и весело. Весело, потому что запахи природы слегка пьянили, и грустно, оттого что опять предстоит увидеть отца в том состоянии, в котором он находился уже год с лишним. Подойдя к зданию, Пашка позвал собаку и привязал к столбу. Тим не сопротивлялся - привык. Каждый раз, заходя в большой четырехэтажный госпиталь, у Пашки щемило в груди. Он так и не смог свыкнуться с мыслью, что здесь находится его отец. Он прошел по коридорам и привычно поздоровался с медсестрой в регистратуре. Она посмотрела на мальчика печально. Он поднялся на второй этаж и, пройдя до самого конца коридора, ненадолго притормозил у такой знакомой двери. Он каждый раз останавливался здесь, каждый раз собирался с силами. Но вот, он глубоко вздохнул, и толкнул дверь.
Палата отца не впечатляла размерами и обстановкой. Маленькая комнатка с кроватью, капельницами и аппаратом, что все время пикал, отмеряя пульс. Паша подошел к кровати и посмотрел на папу. На серых простынях лежал высокий красивый мужчина. Раньше он не носил бороду и усы, но теперь лицо скрылось за растительностью. Иногда его подстригали, но не в этом месяце. Глаза оставались закрытыми, но Пашка хорошо помнил их. В глазах отца цвела яркая зелень. Никогда и ни у кого мальчик не видел таких изумительно зеленых глаз. Паша вспоминал, с какой любовью они смотрели на него и на Маринку. От этого сердце защемило сильнее. Фигура отца когда-то поражала мощью. Ни грамма жира, широкоплечий и в руках столько силы, что в одиночку мог поднять холодильник. Теперь руки исхудали, мышцы повисли на них, образовав складки.
Отца нашли прошлой зимой у подъезда их дома с шишкой на голове и без сознания. Шишка прошла, сознание не вернулось. Его звали Николай, он служил военным строителем в Заветинском СМУ. Тридцать девять лет, но в волосах до сих пор ни одной сединки. Пашка не помнил мать, да и сестра тоже не особенно ее помнила. Отец не касался этого вопроса, в их семье это была единственно закрытая тема. Что произошло на ступенях крыльца, догадались сразу. Поскользнулся, упал, ударился головой. Очень неудачно ударился. Настолько неудачно, что впал в комму и живет теперь как овощ, подпитываясь жидкостью из капельниц. Врачи не могли ничего сказать и сделать. Комма отца и странна, и обычна. Странна, потому что после таких травм обычно или умирают, или выздоравливают. Но чтобы столь глубокая, да еще на протяжении такого большого времени! Врачи исследовали мозг и обнаружили, тот находится в состоянии активности. Вроде даже большей активности, чем мозг бодрствующего человека. И вообще вся история имела что-то таинственное и непонятное.
Пашка погладил его голову. Волосы грязные, но очень мягкие.
– Привет пап, - сказал он.
– Как у тебя дела? У меня хорошо, думаю год закончить с одной четверкой по русскому. У Маринки тоже ничего. Она, правда, не очень учится, но зато выглядит здорово. Она скучает, я тоже. Тим вчера кота задрал у бабы Тони, так она грозилась его отравить, а я сказал, что так нельзя, что он не виноват. Просто у него порода такая... Он тоже скучает. Сегодня в школе проходили про Александра Македонского. Ты знал, что его армия питалась капустой в походах...
Пашка продолжал говорить, рассказывая, что с ним случилось за сегодняшний день. Он делал так всегда и ждал, однажды отец ему ответит. Паша носил его часы - командирские, подаренные на службе. Когда часы показали, что он провел палате полчаса, Паша замолчал и, поцеловав отца в лоб, вышел из палаты. И он не увидел, как на секунду Николай открыл глаза. Но если бы видел, поразился бы, что из ярко-зеленых они стали совершенно тусклыми. Из его глаз ушли все краски. Он опустил веки и снова заснул.
Юрий Краснов приехал с работы домой, чтобы пообедать. Часы показывали половину второго дня и у него перерыв до двух, но Юрий решил задержаться дома подольше. Все равно без Колиной платежки забрать из порта груз бочек нельзя. Да, бедный Коля. И детям тоже хреново. Хорошо хоть денег Коля накопил прилично и теперь детям не приходится голодать. Но ведь Маринке в этом году в институт поступать, а с ее оценками без взятки лишь ПТУ светит.
Юра поел борща, разогрев на плите - жена на работе. Он пошел в зал и присел на кресло рядом с журнальным столиком. На столике беспорядочно лежали всякие бумаги с работы и несколько журналов "Наука и жизнь". Юра просмотрел какие-то бумажки, внезапно его одолела дрема. Глаза закрылись сами собой, он откинулся в кресле. Из приоткрытого рта послышался храп, но вот, тело вдруг выпрямилось. Голова по-прежнему откинута назад, из открытого рта доносилось урчание и глаза закрыты, но руки начали шарить по воздуху, как будто что-то ища. Вот они нашли стол. Движения резкие и суматошные, но рукам все же удалось найти ручку. Потом они обшарили бумаги. Руки проводили по тем, на которых что-то написано и отбрасывали в сторону. Но вот они нашли чистый лист. Ручка замелькала по листу, что-то старательно рисуя. Руки двигались с частотой картриджа для принтера, и вскоре закончили. Руки засунули рисунок в стопку бумаг, Юра снова откинулся в кресле.