Соня рапортует
Шрифт:
Я рассталась с Альбертом и Лени.
С товарищем Радо я увиделась снова, когда он посетил ГДР в 60-х годах. Лени к этому времени уже умерла. Встречалась я с ним и в Венгрии. Было радостно узнать, как он счастлив вновь оказаться на родине и как он, оставаясь таким же хорошим коммунистом, поглощен своей научной работой.
ЧАСТЬ VI
Наше путешествие из Женевы в Англию началось 18 декабря 1940 года. В семь часов утра мы сели в автобус, Лен помог шоферу пристроить чемоданы. Машина тронулась, Лен остался на обочине. Мы и не догадывались, что до новой встречи пройдут двадцать долгих месяцев.
Из
«В восемь часов пересекли французскую границу. Валютный контроль строгий. Пришлось раздеться почти до полуголого состояния. Поездка обходится дорого, поэтому я взяла на детей всего одно место, и все 28 часов мне пришлось держать Нину на коленях. Автобус не отапливался, и уже через час мы промерзли до костей. Как раз перед нами сидел бывший министр финансов Литвы [34] . Он доброжелательно расспрашивал Нину, откуда и куда она едет. Путешествие через Францию было грустным. Страна кажется заброшенной. Продовольственные магазины пусты и закрыты. В одиннадцать часов вечера прибыли в Ним. В шесть часов утра снова отправление в путь, а вечером — остановка на французско-испанской границе в Пиренеях. Здесь нас заставили прождать три часа на ледяном ветру, в темноте и под открытым небом. Я все время заставляла ребят бегать взад и вперед, чтобы они не продрогли окончательно. Ни еды, ни туалета; маленькое помещение таможни, куда вызывали по одному.
34
Капиталистической Литвы.
Еще двести метров езды до испанской границы. Тут вновь застряли на три часа. Дети на протяжении всего пути вели себя замечательно.
Испанцы пропустили нас на свою сторону границы и дотошно просмотрели весь багаж. В Барселону мы прибыли вместо семи часов вечера в половине четвертого ночи. Но ночное автобусное путешествие по Испании — прелесть. Серебряный лунный свет, спящие городки, дома с висячими балконами, холмы, а рядом — Средиземное море. В Барселоне я поняла, чего мне так не хватало целых два года: народа, толпы. Бедность вопиющая. Нет хлеба, нет сахара. Люди кажутся голодными, но какую бодрую атмосферу создают их живые, интересные лица, их обаяние и разговоры. Я показала детям рыночные площади и погуляла с ними по узким улочкам.
Поездка по железной дороге из Барселоны в Мадрид прошла нормально. Поскольку у нас была лишь транзитная виза, мы должны были отбыть из Мадрида ближайшим поездом, отходившим в 23 часа — это было 23 декабря — дальше, в Португалию. Тысячи людей теснились перед пятью закрытыми проходами на перрон. Мне удалось просунуть детей через окно в вагон и забросить туда же мой ручной багаж. Но сама я никак не могла попасть внутрь. Какой-то мужчина сбросил меня с подножки. Я боялась, что дети застрянут в поезде. Кто-то вновь передал их мне на перрон. Вещи так и остались в вагоне. Начался настоящий кулачный бой. Появились солдаты и, вытащив револьверы, оттеснили толпу от поезда. Я попробовала проникнуть в какой-нибудь из международных спальных купированных вагонов. Но их охраняли, и попасть туда без билета было невозможно. Я сделала вид, будто лишь сажаю детей, а родители с билетами идут сзади. Мне поверили. Мы промчались через полные купе и нашли литовского министра финансов. Он спрятал Мишу в своей постели. Его супруга взяла к себе в постель Нину. Сама я спряталась и показалась лишь к утру. Пока дети еще спали, супруги поведали мне, что они — почти «единственные счастливцы», которым удалось бежать от большевиков».
24 декабря мы прибыли в Лиссабон, все трое больные. У Нины была высокая температура. Я вызвала врача в гостиницу и, перед тем как прилечь самой, еще купила куклу для нее и «конструктор» для Миши. Ведь наступило рождество!
Как разъяснили мне в английском консульстве в Лиссабоне, пассажиры будут вылетать отсюда не в зависимости от времени ожидания, а с учетом того, насколько важны они сами. Я же была, пожалуй, самым маловажным лицом в этом длинном списке. Недостатка в безденежных гражданах, которых нужно было переправить на родину, не наблюдалось, поскольку Англия запретила всякий перевод своей валюты, в том числе и своим подданным.
Я поселилась недалеко от города, на побережье близ Эшторила. Климат настолько мягкий, что мы могли загорать, лежа в шезлонгах на пляже, словно нет никакой войны, никаких тревог… Дети в этой обстановке буквально расцвели. Было радостно видеть их все время рядом с собой, вот только мне не хватало их беззаботности.
Жить приходилось весьма экономно, поскольку мы не знали, как долго нам предстоит ждать отъезда. Перевод валюты становился делом все более сложным, и поэтому, готовясь к путешествию, я постаралась снять со счета в Швейцарии небольшую сумму. Мои деньги испарялись с пугающей быстротой, и долго мы бы здесь не протянули.
Что ожидало меня в Англии? Судя по приему, оказанному мне в лиссабонском консульстве, нам придется довольствоваться там положением граждан второго сорта. Или Олло добилась-таки своего и на меня уже легла тень подозрения?
Находясь в Лиссабоне, я старалась найти маршрут для Лена. Франкистская Испания отказала ему в транзитной визе. Такое, впрочем, происходило и с другими англичанами в призывном возрасте. Это был дружественный жест Франко по отношению к Гитлеру. Французской транзитной визой Лен уже запасся. Но намеченный нами вначале путь через Африку тоже не сулил никаких возможностей. Я обивала пороги всех пароходных компаний, тщетно стараясь устроить Лену проезд на грузовом судне из Марселя.
Спустя примерно три недели консульство сообщило мне, что нас доставят в Англию морем.
Наш пароход, шедший в составе каравана с двенадцатью другими судами, сначала направился в противоположную сторону, к Гибралтару. Путь до Англии занял почти три недели. Каюты были затемнены, открывать окна не разрешалось. Каждому пассажиру был выдан спасательный круг, который полагалось постоянно иметь при себе. Эти штуки были только взрослых размеров, и у бедняжки Нины — не говоря уже о том, что крут был для нее слишком широк и ей приходилось все время придерживать его, — на виду остались лишь голова да ноги. Англичане на пароходе вели себя с нами сдержанно.
По прибытии в Ливерпуль лишь мне одной устроили допрос: где ваш муж? Почему он не приехал вместе о вами? Почему вы не остались с ним? Где собираетесь поселиться? На что вы намерены жить? На какие средства живет он?
Дети устали и замерзли, Нина расхныкалась. Когда допрос закончился, чиновник дал каждому из ребят по одному пенни (десять пфеннигов). Было уже поздно. С трудом удалось найти гостиницу. Не успели оба заснуть — завыли сирены, оповещая о воздушной тревоге. Я растолкала детишек, и мы, как нам посоветовали, побежали в подвал.
На следующее утро мы отправились в Оксфорд. Я писала Лену об этой поездке:
«В поезде Ливерпуль — Оксфорд нашим соседом по купе был английский солдат. Нина тотчас пленила его сердце. Он слепил из ее пластилина пушку и разрешил ей нахлобучивать на голову его фуражку. Потом он снял куртку — ребята завздыхали от восхищения, он был весь татуирован. Нина не могла оторвать взора от обнаженной женщины, вокруг которой обвилась змея, и задавала щекотливейшие вопросы. Миша, мальчик с большим чувством приличия, предпочел двух голубков, клюющих сердце. Нина так умоляла сделать и ей «хоть чуточку этого», что солдат плюнул ей на сгиб кисти и химическим карандашом нарисовал чудную картинку, доходившую до локтя. Мне пришлось поклясться, что я ни в коем случае не смою это произведение. С Мишей солдат часами играл в карты…»