Соперник Византии

Княгиня Ольга была недовольна. До поездки в Византию оставалось чуть больше месяца, а парадное платье, в котором она должна была предстать перед императорским двором и самим императором Константином Багрянородным, было не готово. Почти каждый день она дергала портних и обслугу, выматывая их и доводя чуть ли не до слез, придираясь к каждой вытачке и складке на платье, переделывая многое, что намечала накануне и все же отправляла на переделку. Все не то и не так, как ей мысленно виделось и воображалось. Платье по дворцовым византийским порядкам и по мысли княгини должно быть строгим, без крикливых украшений, но способное выразить благородство и знатность, блеск и богатство

державной особы. Задача была не из легких. Прошлой весной Ольга отправила с караваном купцов Стоивора изографа Глебова сына с тем, чтобы тот разведал и зарисовал модели платьев, которые носят ныне дворцовые дамы, ведь прошло более двадцати лет, как она впервые была в Царьграде. Стоивор справился с заданием, привез массу рисунков, даже платье императрицы, сшитое по случаю свадьбы сына Романа на красавице Феофано. Изограф и Ольга долго выбирали подходящий фасон, конечно, многое изменяя и фантазируя.

Много хлопот и стараний было потрачено на поиски материала, из которого должно было быть сшито парадное платье. Парча и иная дорогостоящая, но грубая, кричащая и нелегкая материя не отвечали ни вкусу, ни лику уже не первой молодости княгини. Требовалось что-то нежное, воздушное, но выразительное. Ни в собственных сундуках, ни на ярмарке такого не нашлось. Княгиня нервничала, теребила торговцев, которые пытались ей угодить, но все было не то и не такое, как ей мысленно представлялось. И все же нашли. Купец Дробот, прибывший из Бухары, наглый и проворный, узнав о заботе княгини, явился и с лукавой улыбкой, которая стоила многих золотых, предложил княгине два тюка материи, из которых она тут же выбрала один - небесно-голубоватый с тонкими белыми крестами. Эта материя так приглянулась ей, что она тут же приложила ее к себе и удовлетворенно улыбнулась, будто сказав всем: вот это то, что я так упорно искала. Другой тюк она долго рассматривала, думала, но взяла и его, ибо нужно было иметь еще что-то для смены туалета, а эта материя светло-салатного цвета с золотой ниткой и осенними увядающими листьями не то что подчеркивала, а выражала осознанность женской зрелости и мудрости.

Когда Стоивор, изограф, увидел эти два куска материи, он в восторге произнес:

– Лада княгиня, теперь вы будете неотразимы. И не токмо императоры, а сам Бог возлюбит вас!

Княгиня улыбнулась:

– Потому ходить будешь на каждую примерку, ибо углядеть за тщанием строг.

Также строго выбирались украшения. Изограф нарисовал на берестяном листе фигуру женщины в том самом предполагаемом облачении, в котором княгиня должна была предстать перед императорским двором, и под наблюдением Ольги вносил украшенья, соответствующие ее рангу и положению. На голове он изобразил диадему из многоцветов, накинул алый плащ-корзно с ярко-красной фибулой, на ногах красные сарматские полусапожки, носы которых украшены крупными рубинами, на руках огромные выпуклые браслеты. Ольга на какое-то время задумалась, а потом все это зачеркнула.

– Завтра принесешь два рисунка, на одном синее корзно, на другом белое. Фибула - зеленый карбункул. Вместо диадемы-мафории - широкая вязанная из золотой нити полоса, от которой вниз опускаются серебряные колты с самоцветами.

На руках не дутые, а тонкие браслеты-змеи, и потом сапожки, они должны быть выше, чтобы платье не путалось. Сапожки под цвет платья, без камней.

Когда Изограф принес два рисунка, княгиня выбрала тот, что с белым корзно, и, подумав, удлинила его до самого пола, представляя, как двое детей в ангельском обличии будут сопровождать ее, держа подол. Это была неожиданная идея, и она, впервые в истории, осталась как знамение добра и миролюбия в последующие века всех императриц. С этого дня началась швейная суета в княжеском доме, и не только у самой Ольги, но и у всех, кто должен был сопровождать ее в Константинополь. Она консультировала женщин, особенно двух княгинь, приближенную обслугу, дипломатов и купцов, о характере их парадных костюмов. Работа была ежедневной, выматывающей, но, как казалось Ольге, должна была принести то, ради чего был затеян этот долгий, изнуряющий визит русской княгини к императору Византии.

Еще надо было подумать о подарках. Эта немаловажная часть дипломатического этикета, принятая во всем мире, должна была не просто поразить дворец императора своим богатством, но возбудить воображение о неслыханной благодати, силе и возможности этой, по их представлению, варварской земли. Поэтому княжеские тиуны рыскали по торговым площадям, купеческим лавкам, разыскивая самое необычное и искусное делание русских мастеров, особо было указано на меха и рыбью кость [1] , отделанную серебром и золотом, что было неведомо ни одному государству, кроме Руси. Меха подбирали по цвету, породе животного и качеству. Ни одного не должно быть с каким-либо изъяном или небрежностью выделки, за то головой отвечали сами тиуны, ибо княгиня как могла экономила, но казна катастрофически быстро таяла. Ольга это прекрасно понимала и видела, ибо две трети дани, что она собирала со своего домена, северных земель и покоренных древлян, отдавала хазарам, а одной трети просто не хватало на оплату дружины и ведение обширного хозяйства. Но вот посольство в Византию было собрано, маршрут уточнен с опытными флотоводцами, хозяйственные припасы готовы, и на Почайне и Днепре уже выстроились лодии, готовые к отплытию.

Это неслыханное и невообразимо великое посольство Руси во главе с самой княгиней несло в себе огромную политическую и стратегическую основу, плод ее ночных размышлений, в которых она пришла к единственному выводу: или Киевская Русь развалится окончательно, или ее сожрет Хазарский каганат. Следовательно, война необходима. В сложившейся ситуации сталкивались интересы трех держав, стоявших на грани войны и мира и чувствующих неизбежность бойни, а неуверенность или страх перед объединенными силами с той или другой стороны предрекали или победу, или поражение. Тяжким грузом, поднятым мечом над Русью висела угроза нового нашествия Хазарского каганата. После победоносного рейда хазарского полководца Песаха, который лишил Русь не только подхода к Русскому морю [2] и влияния на черноморские города, разорил все южные земли, заключил постыдный для Игоря мир, обязал платить дань оружием и мехами, натравил на Византию и обязал держать гарнизон хазар в самом Киеве, новое нашествие грозило бы полной потерей государственности. Ныне хазары ведут себя нагло, почти на правах хозяев, сбирая дань со всех славянских племен, ранее бывших под властью Киева. Не только уличи и тиверцы, что двадцать лет назад были покорены Олегом Вещим, ныне стали союзниками хазар, но и радимичи, северяне и вятичи платят им дань. Ольга не воевала ни с кем, кроме древлян, которых наказала за смерть Игоря, а обустраивала свою землю на севере, по Мете и Луге. Но предчувствие приближающейся беды, долгие размышления о положении Руси и толкнули княгиню на встречу с императором Константином Багрянородным, ибо не дай бог объединятся Византия и Хазария, быть беде на земле русичей. И хотя Византия была далеко от Руси, а Хазария рядом, надо было исключить какую-либо помощь кагану со стороны ромеев [3] , ибо и так бельмом светилась на Дону построенная византийским архитектором хазарская крепость Саркел, которая явно угрожала и предрекала новое нашествие.

Княгиня уже давно не жила в Киеве, где разместился хазарский гарнизон, опасаясь неожиданного нападения, а пребывала в Вышгороде, буквально в нескольких километрах от столицы. Здесь она чувствовала себя спокойнее и как бы защищенной, хотя и понимала, что и это небезопасно. Но здесь она была полновластной хозяйкой и могла делать то, что не дозволено видеть чужеземцам. Улицы, что вели к княжьему дому, были заселены и постоянно заселялись мастеровыми людьми, которые с утра и до позднего вечера ковали оружие и броню. Она разводила коней и даже скупала их у печенегов, кочующих и недобросовестных соседей, враждующих с Русью и Хазарией, но послушных империи ромеев, которые не скупились посылать степнякам богатые дары. Этот союз Константинополя с печенегами тоже был целью дипломатии Ольги, чтобы склонить печенегов на военную помощь или, в крайнем случае, на неучастие на стороне хазар.

В новом, еще только наметанном на живую нитку платье княгиня Ольга действительно смотрелась намного помолодевшей и, глянув на себя в широкое и круглое посеребренное металлическое зеркало, осталась довольна. Теперь оставалось только завершить работу, закрепить все части платьев крепкой стежкой. Но не успела она сказать девкам, как отворилась дверь и появился дворский:

– Княгиня, у порога боярин Блуд, хочет говорить с тобой.

– Пусть войдет.

Как только боярин ступил в светлицу, княгиня недовольно сдвинула густые брови, вопросила:

– Что, боярин?

– Беда, княгиня... Святослав подстрелил козарина...

Сердце у Ольги оборвалось - этого не хватало, - подумалось ей, - и перед самым отъездом.

– Где это случилось?

– В Киеве, как раз у Пасынчи беседы.

– Ступай... Нет, постой. Зови ко мне, боярин, Асмуда и Свенельда.

Она опустилась в кресло и уже вслух сказала:

– Этого еще не хватало, и перед самым отъездом!

– Асмуд, ты сказал, что Филиппа убили после ссоры с сыном, Александром.

– Да, но Александр был ни в чем не замешан, - ответил Асмуд, бросив поводья и роясь в калите, отыскивая мятный корень, который он сосал вот уже второй день после похода. Облизав его, он продолжил:

– Царевич собирался в поход, кажется, на иллирийцев, когда это произошло. Тут, видимо, была замешана мать Александра, Олимпиада, потому что Филипп женился на другой, а ее отослал в свой домен, родовое имение. Убийцу тут же прикончили, и тайна осталась нераскрытой.