Сопротивление бесполезно
Шрифт:
Олег, торжествуя в душе, поспешил следом — сразу, как скинул ветровку и туфли, — шагнул в освещённый проём, готовясь додавить, добиться однозначного ответа и… осёкся. Подавился заготовленными словами от неожиданного зрелища. Длинная футболка (как они там? туника, вроде), оголяющая одно плечо, узкие… эти… ну в общем не то штаны, не то колготки, без носков которые. И настолько потерянный общий вид, что в душе что-то шевельнулось.
Наверное, совесть.
Сейчас Лира была похожа вовсе не на рассерженную Домину, а скорее на взъерошенного воробья: причёска растрепалась, покрасневший нос и такие же неровные пятна по щекам, глаза блестят слезами, а на дне их плещется не злость (вернее,
Но и стоять и молча смотреть — неправильно. Так что сделал то, что и любой нормальный мужик при виде сильно расстроенной девушки — попытался утешить. Молча, аккуратно, давая то, что мог — поддержку и сочувствие. Как мог.
Самое интересное, что его действия какой-никакой эффект принесли. Пусть Лира и повозмущалась поначалу. Но как-то неубедительно, так что Олег продолжил. Если что, потом накажет за своеволие. Делов-то.
Как же Лира сама себя накрутила! Подумать только — чувствовать вину за авиакатастрофу. Но чего он никак не ожидал, так это, что у них окажется гораздо больше общего, чем можно представить. Ведь горе сближает куда сильнее радости, просто в силу того, что оставляет гораздо более глубокий след в душе. А он сидел, тихо укачивая уже не плачущую девушку, и заново переживал тот жуткий момент, когда они с Вадькой увидели новости по телевизору. Но ни тогда, ни сейчас не было такого всепоглощающего отчаяния, как у Лиры. Хотя отца он любил.
Наверное, просто некогда было переживать — все силы уходили, чтобы поддержать мелкого. А потом как-то сгладилось, прошло, оставив горькое сожаление. И говорить об этом было не так легко, возможно оттого собственный рассказ и получился скомканным и суховатым. Зато Лира уже почти успокоилась, прекратив тихую истерику, которая так пугала Олега. Нет, всё-таки девушки куда более эмоционально ранимы. Даже если они грозные Домины. А ещё, обнимая оказавшееся таким хрупким тело, он понимал, что разгорающееся внутри желание совершенно неуместно в данной ситуации, и старался унять несвоевременное возбуждение. Впрочем, общий вид Лиры вполне этому способствовал.
Потом был просто задушевный разговор — о всяком. Он сам не заметил, как выложил слишком много о своей жизни. Личного. С другой стороны, разве не должен нижний безоговорочно доверяться Верхней? Радовало, что, видимо по всему, нижним этой, конкретной Домины он всё-таки останется. Зато задница чувствовала — Лира ему припомнит, что стал свидетелем момента слабости. Да и ладно, переживёт. Не хрустальный, не разобьётся.
К тому же, он ведь действительно виноват — высказался так пренебрежительно, думал чёрти что, а оказалось, что у Лиры достаточно веские причины. Потому и к наказанию был готов морально, даже желал его — чтобы закрыть неприятный эпизод, несмотря на разговор, продолжавший стоять между ними. Олег это просто всей кожей чувствовал. Впрочем, широту фантазии Верхней всё же недооценил.
Он догадывался, что Лира не просто так узнавала, во сколько ему надо встать, чтобы не опоздать на работу, но пробуждение за два часа до запланированного времени всё равно оказалось неожиданным.
Ночевать снова пришлось в игровой, и утром он смог оценить всю степень удобства. Когда на разморенное теплом одеяла тело неожиданно сыплется что-то дьявольски холодное, строгий голос приказывает сначала встать, а потом опуститься на колени, это… бодрит. И прочищает сонный разум. И ведь Верхняя, по идее, сильно рисковала — мало ли что взбредёт мужику в голову от такой экстремальной
— Итак, нам нужно прояснить вчерашнее происшествие. А поскольку опыт подсказывает, что лучше всего наука доносится через задние ворота… — Лира ухмыльнулась и легонько хлопнула по ноге стеком, только сейчас замеченным Олегом. — На лежанку, Ёжик.
Нет, серьёзно? Она ж сама говорила, что не считает правильным учить поркой маза? Правда, стек Олег не любил. Очень не любил. Он уважал всевозможные плети, паддлы, даже ремни. Розги уже переносил куда хуже, как и ротанговые трости, но всё же вполне терпимо. О кнуте пока только мечтал, с опаской. А вот стек… А всё потому, что незабвенная Нателла как-то с ним переусердствовала, почти в самом начале. И безотчётную неприязнь с тех пор ничто не смогло исправить.
Лира прекрасно об этом знала — ещё бы, так досконально выяснять все табу и неприятные практики! А он-то уже настраивался постараться не возбудиться от столь любимой боли, наказание же. Теперь и стараться не надо. Верхняя меж тем хорошенько пристегнула его к лежанке, ещё и заставив плотно свести ноги, чтоб сзади мошонка не выпирала. Приготовления не нравились Олегу всё больше и больше, но… Угу, оно самое — «но».
Как он ни готовился, первый удар оказался слишком внезапным, вырвав тихий вскрик.
Не зря, совсем не зря он не любит этот девайс! Сам по себе грубый, хлёсткий, когда он используется без разогрева, да сразу резко… К тому же по самому болезненному месту — бёдрам сразу под задницей. Мляаа… А сколько ударов будет, леди же не сказала. А они всё не прекращались.
— Уаоооооой!!!
Размеренные, достаточно сильные, чтоб вышибить слезу уже после третьего по счёту. С которого Олег очень быстро сбился. Потому что Лира не просто порола. Нет. Она ещё и спокойным, таким же размеренным голосом объясняла, в чём именно он не прав. И от этого было ещё больнее, да к тому же мучительно стыдно.
Никакой Америки ему не открыли — все свои косяки он и так прекрасно знал. Но Лира освещала всё в таком ракурсе, с такими толкованиями, что поневоле почувствуешь себя попеременно то дебилом, то скотиной последней, то пацаном-несмышлёнышем. Очень неприятно, и вдвойне — потому что Лира была во всём права. Ни одного лишнего или надуманного обвинения. А потом удары прекратились. Сквозь шум в ушах донёсся тяжёлый вздох.
— Надеюсь, это хоть немного тебя проймёт, Ёжик. Потому что если всё продолжится в прежнем ключе, у нас ничего не получится. Неуважение к себе, где бы и в каких бы выражениях оно ни было высказано, я терпеть не намерена. Да, ты стараешься, я вижу. И прогресс есть. Но это внешнее. А внутри ты по-прежнему остаёшься колючкой, периодически выпускающей шипы. Мне же в один прекрасный момент просто может надоесть их обламывать.
— Я всё понял, леди. Я постараюсь. И спасибо за потраченное на меня время.
Эту формулировку он где-то прочитал. Вроде так принято среди сабов? Довольный хмык подсказал, что направление мысли верное.
— Постарайся, колючка, постарайся. Как ты себя чувствуешь?
Самое интересное, что чувствовал себя Олег вполне сносно. Теперь, когда экзекуция закончилась, жар и боль смешались в очень приятный коктейль, отчего в паху уже наметилось оживление, которого ещё минуту назад и в помине не было. Горящей кожи аккуратно коснулись пальцы, нанося какую-то мазь. Без охлаждающего эффекта, к сожалению, а ведь он мог добавить к ощущениям новых ноток.