Сопротивление бесполезно
Шрифт:
— Что застыл? Надевай быстрее, — можно подумать, здесь есть что надевать. — Хозяйка ждать не любит, а мы и так уже неприлично задержались. Или тебе помочь?
Ага, счаззз!
— Спасибо, я сам.
И ведь пришлось же. Самому. И хоть идти до игровой было всего ничего, Вадик пережил целый спектр ощущений: как болтаются без поддержки причиндалы, как лёгкий ветерок при движении овевает самое сокровенное, запуская по телу табуны мурашек, как потирается головка неуклонно твердеющего члена о чуть грубоватую ткань… и как эта самая ткань всё дальше и дальше отдаляется
Игровая превратилась в самое настоящее подземелье! Тёмные драпировки на стенах, окна вообще не видно (сколько ж там слоёв ткани?!), всё лишнее сдвинуто в стороны, кругом горят свечи, добавляя таинственности и теней, в самом центре комнаты стоит высокое кресло, сильно напоминающее трон, и в нём сидит Верхняя.
Сейчас, глядя на неё, никто бы и не усомнился, что это настоящая хозяйка, собирающаяся развлечься с рабом. Тёмный кожаный корсет (не тот, как в Средневековье, жёсткий даже на вид и ужимающий грудь, а скорее широкий пояс, но смотрится отпадно и возбуждающе!) поверх белоснежной просторной блузки с широким воротом, тяжёлая пышная и опять же тёмная юбка, из-под которой выглядывают носки туфель, или даже сапожек. Руки затянуты в перчатки, а пальцы задумчиво играют с кожаными хвостами плети. Мамочки… А они задержались. Из-за него, Вадика.
В спину удачно прилетел направляющий тычок, от которого он пробежал через полкомнаты, затормозив у самых ног хозяйки. Но хоть сообразил сразу упасть на колени и почтительно склониться. Рядом зашебуршались — наверняка Олег тоже принял соответствующую позу.
— Вы слишком долго шли.
Свист воздуха, и Вадик сжался в ожидании удара… Но хлёсткий звук от соприкосновения с кожей раздался справа. Почему его-то?
— Простите, хозяйка, новенький оказался несколько нерасторопным.
Удивительно, что не сдал полностью. «Рабская» солидарность? Новый свист, и опять звук удара рядом. А теперь что?!
— Это за ложь, раб, — в такие моменты поневоле начинаешь думать, что Верхние обладают каким-то подобием ясновидения… Или его просто уже достаточно хорошо знают? — А теперь ты, нерасторопный мой.
Ну вот и его очередь. Три коротких свиста, заканчивающиеся каждый жгучими полосами на спине. Вадик изо всех сил сжал кулаки и закусил губу — лишь бы не вскрикнуть. Вот не вздрагивать не получилось. Никогда не получалось. Даже несмотря на то, что удары оказались не такими уж и сильными.
— Неплохо, неплохо. Ну-ка…
К лицу придвинули стопу, и он на всякий случай поцеловал кожу всё-таки сапожек. Но носок подцепил его подбородок, заставляя поднять голову. Полностью распрямиться помешала тяжёлая ладонь, придавившая тело между лопаток. Пришлось выворачивать шею, чтобы показать хозяйке лицо. А вот смотреть на неё не стал, побоялся. Да и не должны же рабы глаз от пола отрывать, правда?
— И ещё раз неплохо. Смазливая мордашка, смотреть приятно. Тело тоже вроде бы ничего. Но надо бы рассмотреть получше. Раб.
В волосы вцепилась чужая
— Какой податливый… Прямо кукла на верёвочках. Будешь пока пупсом. Надо же мне вас как-то различать при обращении. Руки за голову.
В этот раз он не дал Олегу и шанса, быстро выполнив приказ и поймав почему-то насмешливую улыбку — выше поднять взгляд просто не рисковал. Пальцы, заключённые в тонкую ткань, заскользили по коже, а Вадику тут же страстно захотелось, чтобы даже такая несущественная преграда отсутствовала, чтобы почувствовать тепло живой плоти.
Олег стоял рядом, давя молчаливым присутствием, которое быстро получило свои объяснения. Дело даже не в подстраховке Верхней — о сопротивлении или причинении вреда девушке Вадик и не думал. Но стоило той пристально посмотреть на «старшего», а потом выразительно перевести взгляд на его пах, как тряпочку, и так не являющуюся преградой, споро подняли, открывая весьма качественный стояк.
Трындец, стыдно-то как! В самом деле чувствовать себя этакой куклой, вздрагивать от чужих прикосновений и понимать, что от тебя совершенно ничего сейчас не зависит.
И так сладко…
— Подмышки чистые, лобок тоже — хорошая работа. Ммм, и какой тут соблазнительный инструмент, однако, — ловкие пальцы обвели головку, погладили ствол, тут же дёрнувшийся под нехитрой лаской, а потом ткнули пару раз в яйца, заставляя их слегка покачиваться. — А вот это мне не нравится. Всю картину портят. Думаю, от этого мы избавимся. Будешь везде ровненький, гладенький, аккуратненький…
От шока Вадик даже про взгляд в пол забыл, вскидываясь и всматриваясь в совершенно серьёзные серые глаза. К-как избавимся?! Зачем? Жалобное блеянье вырвалось само собой.
— Хозяйка… не надо избавляться… пожалуйста!
Ответом стала хлёсткая пощёчина.
— Кто разрешил взгляд поднять?
Со страху он не только взгляд опустил, сам на колени упал. Правда склониться не дала та же олегова рука, вновь вцепившаяся в волосы и задравшая лицо.
— Простите, пожалуйста, хозяйка! А как же… если вы уберёте их, как тогда пользоваться моим инструментом? Я же не смогу доставить вам удовольствие.
Вроде вывернулся? И даже логично и вежливо? Надежды разбил тихий смех.
— Красноречие проснулось, пупс? Так переживаешь за свои колокольчики? Но вынуждена тебя огорчить — возбуждаться кастрация не помешает. Какое-то время. А потом всё равно мне надоешь. Пожалуй, отдам тебя тогда своему верному рабу, побалую его. Чтобы получить удовольствие, твоё возбуждение ему вовсе не нужно.
Мороз прошиб по позвоночнику, а предатель-член встал как каменный. Вадик понимал, что это игра — надо сказать, самым краем сознания, настолько втянулся, но всё же осознавал, — но страх штука иррациональная, и на пару с приятным щекотанием нервов вызывал в душе почти настоящий ужас и отчаяние. От переизбытка чувств он жалобно всхлипнул.