Сопротивление
Шрифт:
Галочка.
— Дверь твоей палаты всегда должна оставаться открытой в течение дня, если только твой врач или сотрудники не просят закрыть её.
Галочка.
— Ты должна вовремя появляться на сеансах. Мы считаем пунктуальность признаком содействия в процессе твоего лечения здесь. Два опоздания означают, что ты не хочешь сотрудничать.
Галочка.
— Твоё шоу в ванной сегодня утром не должно повториться.
— Какое шоу?
— Отвечу конкретно для тебя. Мастурбировать
Я прыснула со смеху:
— Ты ёбнулась?
— В следующий раз, когда мы услышим тебя через дверь, то не останемся в стороне. Ты — в частном учреждении. Так как у нас есть сертификация, мы можем применить индивидуальные меры к каждому из пациентов в Вестонвуде. В твоём случае секс — категорически под запретом.
— Леди, я могу заставить себя кончить всего лишь дыша нужным образом! Стыдливость не моё второе имя. Вы не можете ограничить то, что я делаю в своём личном пространстве, — могу кончить прямо перед вами. Так что это правило — неудачная шутка.
— Я уверяю тебя, это не шутка, — она отодвинула свой стул. — Для тебя разрабатывается диета. Марк отведёт тебя в столовую.
Марк был санитаром и одним из тех парней, у которых за пределами работы всегда были проблемы. На нём была та же бледно-голубая форма, что и на остальных санитарах, но его козлиная бородка была под стать его волосам, выбритым над ушами. Чёлка спадала на лоб, но я знала, что по выходным она торчит как у панка. Я старалась не пялиться на него, но ничего не могла с собой поделать. Он носил пирсинг без камня в носу. Марк посмотрел на меня, и я отвернулась.
Я стояла со своим подносом в центре столовой и пыталась решить, куда мне сесть, потому что все места выглядели одинаковыми. Комната была отделана в современном серо-белом стиле, как и все остальное. На окнах висели простые рождественские снежинки. Линолеум блестел, на поверхности мебели краска была затёрта до тёмных пятен. И хоть стулья и были скандинавскими, помещение всё равно выглядело и пахло как психиатрическое отделение.
Три человека обедали во дворике под навесом. За ними виднелась стена из дождя. Они смеялись и курили сигареты, словно были в Уилшир Кантри Клаб (прим. пер.: дорогостоящий гольф-клуб Лос-Анжелеса), а не в Вестонвуде. Парни были примерно моего возраста, с гладкой кожей и стройными телами. Одна девушка, сидевшая среди них, увидела меня и помахала в моём направлении. Я остановилась в дверях.
— Фиона Дрейзен, — сказала она. — Слышала, что ты здесь.
Все трое посмотрели на меня. Я махнула в ответ. Их лица показались мне знакомыми. Заговорившая со мной девушка сидела с босыми ногами, свернувшись калачиком на стуле, и держала дымящуюся сигарету между пальцами, покоившимися на её коленях.
— Эй, — сильно сутулившийся парень с густыми вьющимися волосами протянул мне руку. — Приятно увидеть тебя снова.
Я не знала его. Я трахалась с ним? Помнила ли его? Я даже свои последние два дня вспомнить не могла.
— Привет, — кивнула я остальным.
Рубашка девушки приоткрылась, когда она села, и стал заметен изгиб её груди. Я вспомнила её. Это были выходные с её матерью. Мы провели
— Оджай, — сказала я (прим. пер.: город в штате Калифорния). — Чёрт, чувак. Это были ещё те выходные.
— Это было ... — она закатила глаза, задумавшись, но не найдя слов.
— Шикарно, — закончила я за неё.
— Чёрт, — сказал парень с вьющимися волосами, — нам стоит повторить.
— Да, — Карен кивнула парню со светлыми волосами, которому на вид едва ли исполнилось пятнадцать. — В этот раз ты тоже должен пойти.
Согласились все, кроме меня. Я не выдержу ни минуты больше. Не знаю, почему.
— Здесь приятно и тихо, — добавила я.
— Это ведь Рождество, — ответила Карен. — Всех отпускают домой на пару деньков. Только я не хочу домой. Там будет настоящий шведский стол. Новый год позади, и вы не представляете, сколько говядины остаётся после Нового года.
Самый юный парнишка покачал головой. Парень с вьющимися волосами засмеялся. Уоррен. Это было его имя. Уоррен Чилтон, сын актёра.
— Я иду внутрь, — сказала я. — Позвоните мне, когда выберетесь отсюда.
Мы согласились в одном: общественность не должна была узнать о моём пребывании здесь. Такие люди, как мы, не сидели в лечебницах. Даже предположение подобного означало, что у моего адвоката были хреновые связи.
Мне не хотелось есть, поэтому я вернулась в общую комнату, где на экране телевизора с высоким разрешением яркими красками играла природа. Это даже можно было назвать убедительным. Я опустилась на серый кожаный диван и уставилась на маргаритки, которые развевались на ветру. Слишком мало сил для прогулки. Френсис дала мне целый коктейль из таблеток от головной боли, некоторые из них я даже узнала, но они притупляли не только боль, но и способность мыслить.
Я ударила Дикона ножом в грудь. Что заставило меня сделать подобное? Что он мог мне сделать? Ударить меня? Я засмеялась про себя, потому что он это мог сделать в любой день. Потёрла глаза так сильно, словно хотела разорвать свои веки и посмотреть, что я наделала.
Моё тело ощутило слабое тепло, когда кто-то сел рядом со мной. Я посмотрела направо. Коротко стриженные волосы и розоватые губы. Парень улыбнулся и лениво моргнул. Я бы трахнула его. У меня не было причин не делать этого. Есть лишь правило, запрещающее мне касаться кого-либо в этом заведении, и Дикон, который всё ещё был жив. Я уже и так достаточно предала его доверие.
— Маргаритка многолетняя, — произнёс он, кивая головой на фото природы на экране телевизора. — Её часто путают с цветком этого же семейства, но с большим количеством лепестков. Арктотисом. А ты Фиона Дрейзен, да?
— Да.
— Джек Кент. Подготовительная школа Карлтон. Я отставал от тебя на класс. А теперь ты стала знаменитостью. За что тебя здесь заперли?
Медсестра, подошедшая к нам, не дала мне шанса ответить, а Джек снова указал головой на экран.
— Арктотис стохадифолия — редкость в Южной Африке, а теперь считается сорняком в Южной Каролине, — произнёс он.